ИванычЪ - К чему приводит ИДЕАЛИЗМ или любовь к стране ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ

Конечно, можно долго рассказывать о бытовых условиях, питании, распорядке дня и … хотя бы о ванной.

Я, к тому времени уже месяцев десять не был в ванной. Нет, не то чтобы совсем не мылся, а в ванне не лежал. А тут … при приёме в госпиталь, меня чуть ли не силком заставили принять ванну…. Почему заставили? Да потому что я стоял около неё и чуть ли не глотал слёзы — ванна. Шок! И горячая вода, медбрат меня просто туда чуть ли не затолкал. Он торопился, а мне … тут, знаете, предчувствие удовольствия может, даже слаще было, чем само это….

А уже в отделении каждый вечер, после отбоя, у дежурной сестры путём грубой лести и элементарного подкупа (а подкуп выражался в обещании отнести блестящие круглые коробки с инструментами в подвал на стерилизацию, или ещё там чего) выманивались ключи от вожделенного помещения. Пока пустовал "генеральский номер" в отделении было проще, сестра сама командовала этим благодатным, с телевизором и ванной местом. Времени только отпускалось мало.

Ближе к двенадцати номер этот использовался для ночных совещаний военных офицеров докторов с младшим и средним медперсоналом.

В общем, курорт. Если бы не проколы через день.… Проколы — это в смысле процедуры по промыванию пазух … гайморовых. Противная штука, доложу я вам. Только это вот, пожалуй, и портило жизнь и настроение. Сильно.

Но зато в госпитале был великолепный парк во внутреннем дворике. И библиотека. И не надо было прятать книжки в вещмешок, потому что читать ещё "не положено" и потому что в тумбочке такую хрень старшина хранить не разрешал, во-первых. А во-вторых, книжку легко могли увести, а отвечать пришлось бы самому. А тут … прямо как дома. Носи с собой. После процедуры по промыванию, лежишь себе в коечке и читаешь, а в свободное время пошёл в парк, сел под деревом на скамеечку, закурил … и читай, пока не надоест. Или письмо пиши. Или … и никто тебя до обеда не дёрнет, а после обеда — тихий час. Санаторий. И вот однажды я напал, на каком-то стеллаже на книжку. "Три товарища", Ремарка. Сами понимаете, что ничего окружающего я не видел, не слышал и не ощущал, в принципе. Единственно, что в определённый момент мне показалось, что что-то очень явно отвлекает меня от чтения. И назойливо так — просто до отвращения, невежливо и грубо, а именно кто-то позволил себе, устроившись рядом, закурить такую пахучую кубинскую крепкую сигарилос. И это рядом с человеком, который уже просто забыл, что такие вещи существуют, и считавшего "Приму" верхом совершенства, не говоря уже о "Яве".

Я мужественно делал вид, что читаю, но читал, то я на самом деле только одно слово, и никак не мог понять, что же оно означает. В голове крутилось одно и то же видение тонкая такая, коричневая, ароматная… и почему то навязчиво широкий стакан с толстым дном, в котором золотился, сами понимаете какой компот.

— Хотите?

Вопрос прозвучал, как удар, нет, задан он был мягким добрым голосом, но эффект произвел именно, как удар.

— Спасибо, — только на одно слово и хватило у меня сил.

И вот у меня в пальцах вожделённая кислородная палочка. Когда я прикурил, после первой затяжки, ну просто помутилось в организме, хотя реально так оно и было. Продукт всё-таки крепкий и очень ароматный.

Рядом со мной сидел пожилой, лет за сорок ("пожилой", это потому что мне-то тогда было всего девятнадцать) седой человек. Он совершенно не был похож на военного. Разговаривал очень интеллигентно, спокойно, тихим и даже добрым голосом.

— Это что же, библиотечная?

— Да. Вот нашёл случайно. На дальнем стеллаже.

И вправду книжка была очень старая и основательно затрёпанная.

— Странно. Никогда бы не подумал, что тут можно найти такую книгу.

Определение "такую" было сказано с некоторым нажимом и пиететом в голосе.

Вообщем "дед", как я окрестил этого человека, представился сотрудником нашего торгпредства в Чехословакии. Тоже жил в Москве. Мы с ним подружились, и встречались каждый день. Разговаривали о книгах, о Москве. Сами понимаете, что для меня это было просто окном в другую жизнь.

Особую благодарность знаете за что испытываю, когда вспоминаю. Я очень люблю кофе. Грешен. И вот, когда мы встречались, то ходили в чепок госпитальный, где дед угощал меня кофе. Ну, какие доходы у солдата? А чашка чёрного кофе стоила что-то в районе десяти крон (солдату тогда платили в месяц тридцать пять). Вот возьмём мы по чашке, выйдем на крылечко (ему разрешали чашки выносить — видать доверяли) и под сигарилку… эх, мама дорогая…, помните как в анекдоте — "… а жизнь то налаживается …".

Потом мне сделали операцию, а когда я стал после оной выходить во дворик, его уже не было. Выписался.

К чему я это рассказал? Об этом будет дальше …

Провалялся я в госпитале почти месяц. Когда дело дошло до выписки, нач. отделения хотел меня ещё на пару недель перевести в команду выздоравливающих, но я уговорил его выписать меня сразу в часть. Потому что команда эта, пользовалась слишком дурной славой. В смысле "чистоты" работы, которую выполняла и порядков в ней царивших.

В батальон я возвращался с не очень, скажем прямо, хорошим настроением. Потому что бытовало такое мнение, что госпитали и т. п. заведения это места для отсидки "сачков" и "шлангов", тем более, если срок службы не давал прав на по добное удовольствие. И в подразделениях могли быть гонения, но, забегая вперёд, скажу — пронесло. Всё-таки фактор землячества сыграл свою роль. А потом, всё-таки не просто лежал, а операцию делали.

Батальон наш, как я уже говорил, был несколько периодов подряд отличным и лучшим в Группе, среди "братских" подразделений. Но не было у батальона своего знамени. Т. к. был он сформирован, и развёрнут не очень давно. Пост в штабе со стеклянной пирамидой был, а знамени не было. И вот, по каким-то там условиям, как говорили в солдатской среде, если опять, по результатам проверки, будет подтверждено звание отличного и лучшего, батальону будет вручено знамя.

Можете себе представить, как мы готовились к этой проверке. Т. е. как нас готовили. Это ж ужас. Но всему приходит конец. Закончилась и эта подготовка. Вы бы посмотрели на батальон, перед приездом комиссии. Операционный блок хирургической супер клиники, по сравнению с территорией, помещениями, парками, техникой батальона — просто жалкая и грязная помойка. Пятно на х/б или там неглаженое оно, или нечищеные сапоги, или тусклая бляха, например, приравнивались к измене Родине, и каралось жесточайшим образом, вплоть до повешения или четвертования тупой пилой.

Командиры всех степеней ходили злые, даже яростные от постоянного, практически круглосуточного присутствия на службе и дикого прессинга со стороны штаба, как батальона, так и офицеров разведуправления Группы, которые, казалось, навсегда поселились в батальоне. А всё это сказывалось и на нас, простых воинах, и сказывалось не лучшим образом. Вообщем затянули гайки так, что… ну кто служил — знает, а кто нет, рассказывай не рассказывай, всё равно не очень будет понятно. Не послужишь, так сказать, не узнаешь.