Олег Хандусь Полковник всегда найдется

— Калым платить надо, жену надо...

— Вот оно что! И много уже накопил?

— Не, не особенно так,

— Значит, после армии пойдешь опять на свой транспортер?

— Работать надо, за жену платить надо.

— Ясно. — Семенов вздохнул и посмотрел на молодого солдата, подумав, что ему еще долго служить: доживет ли? Вдруг улыбнулся лукаво и толкнул товарища в бок. — Подругу-то уже присмотрел? Какую-нибудь там кызымочку... Что молчишь?

Бабаев отвернулся смущенно. Некрасивое и словно иссушенное южным солнцем и непосильной работой лицо его ожило, пообмякло, а крохотные темные глазки увлажнились и заблестели, губы собрались мечтательно в трубочку, будто его посетила любимая с детства мелодия.

— Как звать-то подругу? — спросил сержант,

— Айгюль, — с нежностью ответил Бабаев.

— Красивая?

— Не, не особенно так...

Солдат шел вслед за сержантом смущенный и тихо улыбался мыслям своим. Он не заметил и не расслышал, как командир его простонал — зло, беззвучно... Семенова опять захлестнуло то далекое пестрое лето. Они с Маринкой попали под дождь — бежали босыми по площади, крепко схватившись за руки, словно боясь потеряться в хаосе струй, — о, это был настоящий сокрушительный ливень!.. Но в этой стране дожди шли очень редко и то лишь зимними месяцами, а летом почти никогда. И дожди эти были серыми, безвкусными и скупыми.

Вверху, над бугром, выросла упругая приземистая фигура Расула. Широко расставленными ногами он стоял на вершине, каска его была сдвинута на затылок, опущенный прикладом к земле автомат Расул держал рукою за ствол. Позади этого, будто застывшего, силуэта над темным массивом каменных гор небо наполнялось яркими цветами заката...

— Что долго? — пробурчал недовольно Расул.

— Ждали, пока начальство смоется. Самого командира дивизии принесло. — Сержант прошел мимо Расула и спустился в крайнее углубление, сбросил с себя две пустые катушки. — Не видел, что ли, вертолет... Бабаев, подай-ка мне вон аппарат!

Бабаев опустил свой автомат на катушку и кинулся к плоской коробке телефонного аппарата. Расул подошел и остановился на краю углубления.

— Таракан обкурился, с-сука! — процедил Расул сквозь зубы.

— Где он? — Сержант защемил зубами конец телефонного кабеля и резко дернул его, лотом выплюнул изо рта изоляцию.

— Вон! Лежит в своей яме — тащится...

— Кто-о тащится? — послышался гнусавый голос Исы. Он появился за спиной у Расула в расстегнутой куртке, без каски, без ремня и без оружия.

Сержант отложил в сторону коробку телефонного аппарата и посмотрел на лицо Таракана. Оно было бледным, обмякшим, его длинный лоб отсвечивал мелкой испариной, глаза блестели, словно затянутые маслянистой пленкой, а по углам неживого, серпообразного рта тянулась грязная слизь.

— Приведи-ка себя в порядок, Иса, — сказал сержант и вздохнул. — А ты куда смотрел? — обратился он к Расулу.

— Я должен караулить его?.. У, бля! Убью, падла! — Расул дернулся к Таракану, который уже поплелся в дальнее углубление, где остались его каска, ремень, автомат.

Сержант схватил Расула за плечо.

— Стой! Не надо, теперь ничего не поделаешь.

Расул с ненавистью посмотрел на Ису; но тот улыбался с каким-то упоением, застегивая ремень и расправляя под ним полы грязной куртки.

— Где же он взял? Я ведь все забрал у него. — Семенов нащупал в кармане штанов длинную щепку с темным пухловатым наростом.

— Он не все нам отдал. Скроил, сволочь! — Расул еще раз брезгливо взглянул на Ису, который устало опустился на корточки, поджав под себя автомат. — Я должен здесь торчать с ним всю ночь, кругом духи... Ну, Таракан, падла, берегись!

— Может, дадут команду к перемещению, — сказал сержант. — Сегодня стрелять батарея не будет, это уж точно. Огневая засвечена, зачем здесь торчать?..

— Ты думаешь? — оживился Расул.

— Да, возможно, к ночи сметаем удочки. Здесь больше делать нечего.

— А зачем тогда связь?

— Черт его знает, понятия не имею.

Сержант подошел к оставленному на песке телефонному аппарату и склонился над ним. Расул постоял немного, еще раз взглянул на Ису, а потом гаркнул Бабаеву, чтобы тот занял свой пост за бугром — да смотрел в оба! Особенно на соседнюю вершину и гребень!.. Затем он подобрался к Семенову и прясел рядом с ним.

— Подсоединяешь?

— Да. — Сержант взялся за оголенный конец телефонного провода и тут же отбросил его. — Черт, бьет!

— Током бьет, — ухмыльнулся Расул. — Кто-то там крутит ручку уже, хотят нас услышать.

— Ща-ас. — Семенов вдавил кнопку сбоку телефонного аппарата и вставил в отверстие оголенный конец.

Аппарат затрещал.

— О, я ж говорил! — обрадовался Расул.

Сержант откинул плоскую крышку, остановился вдруг и посмотрел на Расула.

— Возьми ты...

Расул осторожно взял трубку с продолговатой клавишей «прием-передача» и крохотным микрофоном на нижнем конце, улыбнулся многозначительно и прислушался.

— Да, слышу... Семенов подтолкнул его.

— Кнопку нажми!

— Да, слышу, слышу. — Расул посмотрел на сержанта, нахмурился. — Семенов, вот он...

Из трубки доносился хрипловатый голос Скворца, и сержанту вспомнилась снова та одинокая хищная птица, парившая на самом дне бесцветного неба. Он обратился туда, пытаясь ее отыскать, но небо оказалось пустым.

«Где объяснительная? — Скворцов в третий раз повторил свой вопрос, щелкнул переход на прием. — Ты меня слышишь? Что молчишь, я тебя спрашиваю! Где объяснительная? — Снова щелчок. — Ладно, Семенов. Ты меня слышишь?! Запомни, я тебе не завидую... Ты меня понял?! Лучше не возвращайся оттуда!» Щелчок, связь прекратилась.

Сержант опустил трубку.

— Что он сказал, перемещение будет? — Расул вопросительно смотрел на сержанта. — Что молчишь? Что он тебе сказал?

Семенов крутанул ручку динамо, поднялся на ноги.

— Где Таракан?

— Что он тебе сказал, трудно ответить?! Перемещение будет?

— Не знаю.

— А что Скворец сказал-то? Что он хотел?

— Объяснительную.

— Так ты не написал, что ли?! — удивился Расул; он сидел на песке и смотрел снизу вверх на сержанта. — Ну, ты даешь: так и не написал! Нарываешься!.. Что, трудно написать — виноват там, исправлюсь?..

— Все это без толку. Что бы ни написал — все равно останешься в дураках... — Сержант отвернулся. — Тут не знаешь, доживешь ли до завтра...

— Во! Зато объяснительная останется.

— Где ты сам признаешь себя сволочью. — Сержант осмотрелся. — Таракан! Черт бы тебя подрал...

— Са-ам ты такое слово, — послышалось из дальнего углубления.

— Сюда иди, говорю! — Сержант скинул ремень с тяжелым подсумком, сбросил каску и присел на песок.

Со стороны помрачневших каменных гор неспокойно повеяло ветром. Небо опускалось все ниже, загораясь на западе кровавой колыбелью заката. Он уже вовсю полыхал, хотя раскаленному диску было еще далеко до холодных вершин.