Олег Хандусь Полковник всегда найдется

Расул ничего не ответил. Он стоял лицом к брустверу, продолжая смотреть на далекое желтоватое зарево, а затем, подняв голову, на сияющий купол неба, наполненный бесчисленными огнями звезд. Сержант лежал позади, чувствуя тепло и близость широкой спины товарища.

Какое-то время отвлекали частые всплески выстрелов и снова мучили вши. Но Семенов заставил себя не двигаться, не расцарапывать без толку грязное усталое тело, зная, что этим он лишь отгонит спасительный сон, хотя отдаленные выстрелы, вши и мысли все же беспокоили... Надо было забыться и поскорее уснуть, а для этого нужно вспомнить что-то хорошее, быть может, самое лучшее в жизни.

...И вот опять долгожданный порыв ветра рассек с размаху голубоватую дымку июльского зноя — по тротуарам, по сизой глади шоссе сновали, как бы переплетаясь, пыльные манекены, бурое от усталости небо надорвалось, лопнуло и с грохотом рухнуло вниз, выливаясь прохладным потоком... Он и Маринка кинулись наперерез вскипающей площади, держась за руки, будто бы боясь потеряться в звенящем хаосе струй. Ослепленные ливнем машины, бордюры, обезумевшие прохожие, равнодушные серые стены домов — все замелькало, запрыгало под музыку скачущих капель. Мутное течение ворвалось в переулок хлопьями пены, так что Он и Маринка вынуждены были спасаться бегством от этого вселенского потопа. Но вот наконец, с трудом переводя дыхание, они обратились друг к другу и рассмеялись — совсем уже мокрые. А дальше просто пошли неспешным шагом, невзирая на дождь. Маринка отстала немного. Подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, она разувалась. Ну а затем — голос ее вновь рассыпался звонким смехом: «Куда же мы теперь идем... а?! Хотя не все ли равно... Только я немножко замерзла...» И тут Он опять увидел ее растерянное лицо: мокрые завитушки, облепившие по-детски округлый лоб, нос-трамплин с шустрыми капельками дождя и глаза, безысходно черные... «Ты этак и впрямь простудишься! Где-то надо бы переждать — дождь скоро кончится!..» И Он, прибавляя шаг, повел ее вдоль знакомого частокола длинных чугунных копий. Ограда скоро кончилась, и распахнулись тяжелые створы ворот — Он и Она оказались на школьном дворе... «Десять лет меня мучили в этом доме», — сказал Он, запрокинув голову. Маринка недоверчиво улыбнулась: «С виду вполне приличное здание. О-о, какие два шара у вас на крыльце! — Она взбежала по ступенькам и прислонилась спиною к запертой школьной двери. — Ну иди же сюда, быстрее!..» Здесь, под навесом, дождь и в самом деле не мог их достать. Ближний голубой шар с облупившейся штукатуркой очень похож был на глобус, только большой. Даже ручейки, стекавшие по его расщелинам, напоминали полноводные реки. «Маринка, смотри! Этот шар как Земля!» — «Да, и такой же мокрый, — она смахнула рукою капли с ресниц. — А если прищурить глаза, то Земля — как будто под нами... И мы летим!» Маринка смотрела на шар — и ночная глубина ее глаз сверкала звездами... Однако же Он с внезапной угрюмостью отвернулся: «Да, летим... Только вот — кто куда?! Ты завтра упорхнешь, но, увы, одна: транзитный рейс 922 — с нашего аэропорта. Улетишь — вон на тот шар, а я упаду вот на этот... А еще через месяц затопаю по нему в кирзовых сапогах». Маринке грустно вздохнула и опустила Ему на плечи ладони: «Но ведь я буду с тобой. Как сейчас. Всегда» Он опять улыбнулся и примирительно тронул губами Ее влажные губы, поправив послушную мокрую челку: «Договорились». И тут порыв ветра в последний раз прижал Маринку к Его груди, косые струи дождя неожиданно захлестнуло под навес — Он и Она обернулись и замерли!.. Старинный корабль, напрягая многоярусные тугие паруса, шел прямо на них. Серые блоки городских домов расступались, а потертые снасти древнего фрегата освещались тусклым багряным сиянием. Из орудийных портов колоссального корпуса выглядывали жерла бронзовых пушек, отражая огни боевых фонарей. Обшитый медью носовой форштевень корабля вдавливался в асфальт, выворачивая пласты, словно ледокол льдины... Маринка отпрянула, какое-то мгновение Они еще видели над собою гордо зависший нос корабля. Но вот он сорвался и обрушился на них. Послышался треск, школьная крылечная плита проломилась, перекинулась — и Маринка осталась где-то внизу, а Его с невероятною силою подбросило вверх. При этом спокойный голос диктора все не уставал повторять про «обильные снегопады, обрушившиеся в первые дни весны на южные районы Урала...».

«...обильные снегопады...»

— Убить тебя мало!

— Ай-ай... Не надо, не надо!..

— Убить тебя мало! — орал Расул.

Он выволок из окопа сонного Таракана, левой рукой ухватился за его ворот, а правым кулаком тыкал ему то в зубы, то по уху. Иса трепыхался, издавая непонятные звуки. Он хотел вырваться, но не мог.

— Стоять, говорю! Стоять!

Сержант встряхнул головой, не в силах понять, что происходит. Было темно. Звезды плыли в каком-то причудливом — центростремительном хороводе, огибая вершину, округлая поверхность которой была испещрена окопными рытвинами.

Возня и крики доносились откуда-то справа, где топтались, сцепившись, две черные тени. Сержант поднялся и направился к ним, захватив автомат.

— Вот этот, видишь? — Расул утерся от пота и пихнул ногою лежащего на песке Таракана. — Он спал! Понимаешь, спал он... Мне до дембеля осталось...

— Ладно, — сержант устало махнул рукой. — Иди отдыхай. Твоя очередь. Я сам поговорю с ним.

— Нечего с ним говорить, — бросил уже на ходу Расул, направляясь к расстеленной плащ-палатке.

Семенов постоял немного, подумал; повернулся и спрыгнул в окоп. Пристроил на бруствере автомат, осмотрелся, прислушался. Иса лежал позади и не двигался.

— Таракан! Опять спишь?

Из-за спины донеслись жалобный стон и сонное бормотание. Сержант подумал, что, может быть, лучше оставить Ису в покое — пусть спит, все равно теперь с него толку мало. Но Таракан сам приподнялся и сел:

— У нас там похавать нету?

Лицо его было темным от крови, а куртка распахнута — белел край разорванной нательной рубахи.

— Умойся сначала. В верхнем окопе есть фляга с водой. Иди туда и там сиди. В противогазной сумке — банка гороха, есть еще сахар... Да не спи больше, в лагере выспишься.

Пошатываясь и ковыляя, Таракан отыскал свой ботинок, всунул в него босую ступню и поплелся туда, где находился командирский окоп. На песке так и остались лежать его каска, ремень с подсумком и штык-ножом, автомат...

Сержант поднялся и прибрал это все. Теперь он остался один. Его знобило — стало вдруг холодно; ныла спина, руки и ноги выкручивало в суставах, подташнивало... Семенов достал сигарету, но передумал курить: без того тошно! Закрыл руками лицо, глаза налились слезами.

Когда же это все кончится — сил больше нет! Плечи его содрогнулись, он опустился на дно окопа. Но просидел так недолго. Чтобы как-то отвлечься, Семенов вспомнил свой сон: удивительный сон! И понял, что это — прощание. Теперь ему остается лишь покончить с собой. Взять просто и умереть. Слиться воедино с землей или окунуться в это звездное небо!.. Он, наверное, так бы и сделал. Присел бы вот на край окопа, зажав приклад автомата коленями и примерившись большим пальцем к спусковому курку, а ствол, едко пахнущий порохом, стиснул зубами... Да, он наверняка так бы и сделал, если бы некий голос не нашептывал ему, что рановато еще, что еще не время.