Роман Кожухаров - Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

– Да так, пустяки… – небрежно, сплевывая на промерзшую землю, ответил Андрей. Он постарался принять как можно более раскрепощенную позу. А в это время внутри у него все клокотало.

– Знаю я ваши пустяки… – сурово отрезала Анна. – Вчера вон принесли агитатора. Сознание потерял. Оказалось, ранение мягких тканей, третьего дня пуля чирканула. А он никому не сказал, спиртом, говорит, смазал. Вот и смазал. Заражение крови. В бреду отправили в госпиталь. Температура – сорок…

– Погодите, агитатора… Это Кайнарского, что ли? – переспросил Аникин. Он про это ранение еще не слышал. Кайнарский был правой рукой комиссара Зворыкина, ревностным реализатором его идей и чутким репродуктором его мыслей. Теперь, выходит, замполит своего репродуктора лишился. Вроде и жаль человека, а все же спокойнее стало на душе. Меньше народу теперь будет в минуты отдыха на привале мозги засорять.

– Ну да, лейтенант Кайнарский… – пояснила военфельдшер.

– Ага, наш Левитан , – почему-то со смехом, уже усевшись на повозку и взяв вожжи, подхватил тему Вася. – Пуля ж ему по самой пятой точке прошлась.

Вот Левитан и постеснялся за медицинской помощью обращаться. Самолечением занялся.

Нюня захохотал так, что чуть не кувырнулся с телеги.

– Так вы че, Левитана, на животе перевозили, ранением кверху ? – давясь от хохота, прохрипел он и тут же зашелся от нового приступа неудержимого смеха.

Так, под неумолкающие раскаты хохота и стоны раненых, подвода и отправилась по накатанной танками грунтовке в медсанбат.

Анна шла впереди, быстро-быстро перебирая своими стройными, легкими ногами, обутыми в изящные хромовые сапожки. Она вдруг ссутулилась и стала выглядеть как-то пронзительно жалко. Андрею вдруг нестерпимо захотелось остановить ее и прижать крепко-крепко к себе и держать так и не отпускать долго-долго.

Она как будто почувствовала что-то. Остановилась вдруг, развернулась резко и молча посмотрела на него своими черными, как уголь, блестящими глазами. Как будто внутрь него заглянула. Неужто действительно женщины сердцем видят? Вот и она словно ждала, испытывала его взглядом: «Ну, давай, обними меня. Ты же хотел. Что же ты?» Андрей словно одеревенел. Он не мог пошевелиться.

– Курить есть, лейтенант? – спросила она. В ее интонации Андрею послышалось разочарование. Но он никак не мог заставить себя сделать это .

– Что застыл как вкопанный… Курить хочется… – выдохнула она. Неподдельная усталость сквозила в ее голосе и движениях.

Андрей, будто очнувшись, ловко скрутил самокрутку из душистого венгерского табака и помог ей раскурить сигарету.

– Сейчас опять нанесут вашего брата. И каждый будет маму звать… – обреченно делилась она. – Кстати, спасибо, лейтенант. За телегу…

– Да на здоровье, Анна. Меня, кстати, Андрей зовут. Если запамятовали…

– Как же вас забудешь… А мы с тобой разве на «вы»?

Она, встряхнув своей красивой головкой, игриво развернулась и снова торопливым шагом направилась к блиндажу санчасти.

– И как тебе из этого кровососа удалось выбить транспорт? – спросила она, не оборачиваясь.

– Это из Рожи, что ли? Ко всем свой подход надо иметь, – улыбаясь, ответил Аникин.

Она обернулась и вдруг рассмеялась, обнажив два ряда ровных, сахарно-белых зубов. Ее смех звенел, как горсть серебряных колокольчиков. Новая волна желания окатила Андрея. Ему захотелось ловить своими губами каждый выплеск этого смеха из ее губ.

– Ох, рассмешил ты меня, лейтенант. Ой, простите… Андрей… – весело сказала она. – Давно я не смеялась…

– Так выходит, что вы – царевна-несмеяна? – подхватывая этот веселый тон, спросил Аникин.

– Ага, царствую… над санитарным отделением… – произнесла военфельдшер.

– Анна… постойте… Постойте…

– Что, Андрей? Что вы… что вы делаете…

Он поймал, поймал серебряный звон на самом кончике ее губ. Ее тело напряглось, а потом вдруг размякло в его руках и стало таким нежным и податливым. А дыхание – горячим и частым, а губы – такими сладкими, что от них невозможно было оторваться.

Вечером, еще задолго до отбоя, командиров взводов срочно вызвали к ротному. Шибановский был хмур. Несколько раз он глянул в сторону Андрея тяжелым, свинцовым взглядом. Никакого совещания и не было. Шибановский тяжелым, не терпящим препирательств, голосом озвучил боевой приказ:

– Утром рота будет штурмовать опорный пункт. Огневую поддержку обеспечит артиллерийский дивизион. Их должны перебросить в наш район в течение ночи. Ну, и наши минометчики. Усек, Старостенко?

– Усек, товарищ майор… – ответил лейтенант.

– Так, теперь второй взвод… – глухо произнес Шибановский и снова поднял свои свинцовые зрачки на Аникина.

– Младший лейтенант Аникин… – обратился он, опустив глаза к карте.

– Слушаю вас, товарищ майор! – отрапортовал Андрей. Похоже, что он уже знает насчет его и Анюты. Ну, и пусть знает. К лешему его.

– Мы должны будем скорректировать огонь для артиллеристов. Для уточнения огневых точек противника необходимо сделать вылазку. Ваш взвод в ночь проведет разведку боем.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Значит, такова месть ротного. Не шастай в чужой огород, не рви цветочки на чужих клумбах.

– Что молчите, младший лейтенант? – уже не так сухо спросил Шибановский.

– Задача ясна, товарищ майор! – ответил Андрей, встречая тяжелый взгляд ротного. «Смотри, гляделки не сломай, лысая тетеря», – зло думал Аникин, выдерживая этот взгляд. И не таковских переглядывали. Эх, если бы знал майор, какие речи шептала Анюта ему, Андрею, лежа с ним на шинели, в блиндаже санчасти, три часа тому назад. Ни в жизнь тебе, майор, таких слов не услышать. Как не услышать того сладкого постанывания и глухого рычания, в которое потом Аня пыталась обратить свое нестерпимое желание кричать от каждого его движения. Так-то, майор. Разведка боем, так разведка боем. Аникинскому взводу не привыкать.

Поддержка пришла неожиданно, причем оттуда, откуда получить ее Аникин никак не ожидал.

– Товарищ майор… – вдруг выступил вперед Зворыкин. – Есть по данному вопросу предложение.

Лицо майора скривила гримаса раздражения.

– Говорите, комиссар… – почти не сдерживая своих эмоций, с тяжелым выдохом произнес майор.

– Почему бы не провести разведку более экономными силами. Силами взвода лезть на приступ этого опорного пункта – почти самоубийство. Да еще ночью.

Андрей глянул на замполита. А капитан, оказывается, не такая сволочь, какой представлялся поначалу. Конечно, у него своя цель – во что бы то ни стало насолить ротному. Но Андрею и его взводу в данном случае не до психологических этюдов. Их жизнь действительно висела на волоске. Что это, интересно знать, Зворыкин удумал?