Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой

Его собственный полк к тому времени совершенно развалился. Маркову было тяжело наблюдать агонию некогда дружной и спаянной воинской части, так славно принявшей его в самый канун мировой войны, в рядах которой он проделал долгий и трудный боевой путь. К собиравшему свои нехитрые пожитки Маркову отчего-то неуверенно постучался Прохор Зыков:

– Разрешите…

– Заходи, Проша.

Прохор был сам не свой. Марков увидел, что на верном вестовом прямо лица нет. Он помог ему начать трудный разговор.

– Остаешься? – прямо и просто спросил Марков, догадавшийся, в чем дело.

– Дозвольте, ваше благородие…

– Я не неволю. Да ты и не должен ничего. Это с нас спросу больше…

Они обнялись и простились очень тепло.

– Спасибо тебе, дружище. Жаль, что все так выщло.

– Не поминайте лихом, Егорий Владимирыч. – Прохор смахнул ладонью выступившие на глазах слезы и поспешно отвернулся.

Под руководством Михаила Гордеевича Дроздовского Марков проделал в начале 1918 года весь поход из Румынии на Дон.

В рядах дроздовцев Марков повстречал своего старинного друга и однокашника Сашку Лукина. С Сашкой они были знакомы с незапамятных времен – впервые встретились еще мальчишками-кадетами в Симбирском корпусе, вместе были юнкерами-»павлонами». По окончании училища, несмотря на гвардейские баллы, они вышли в армейскую пехоту в разные полки. В последнем письме с Великой войны, которое Марков получил минувшим летом, Сашка, как всегда, писал другу Жоржу о всякой всячине, совершенно умолчав о собственных заслугах. Теперь оказалось, что Лукин уже штабс-капитан, командовал ротой и имеет два офицерских Георгия.

– Ну ты молодчина, – обнимая друга, говорил Марков. – Как же ты?

– Ты же знаешь, я заговоренный! – по привычке сдвинув фуражку на затылок и поправляя рыжеватую челку, весело смеялся в ответ Лукин.

– Эх ты, заговоренный, – кивнув на три нашивки за ранения на рукаве гимнастерки друга, произнес Марков.

– Ты тоже хорош, – парировал Сашка, щелкнув в свою очередь пальцем по рукаву Маркова – там таких же нашивок красовалось две.

– То ли еще будет, – раздумчиво протянул Марков.

– Будет трудно, – неожиданно очень серьезно сказал Лукин. – Но что бы ни было, – главное, не опускать руки.

И, возвращаясь по своему обыкновению, к веселому тону, бодро закончил:

– Ничего, Жорж! Живы будем – не помрем!

О взглядах на происходящее в России им долго говорить между собой не было особой нужды. То, что их взгляды сходятся, доказывало их добровольное пребывание в отряде Дроздовского.

На одной из станций, выбравшись из своего эшелона, Марков и Лукин подошли вдвоем к водокачке, надеясь набрать кипятку. Здесь их окружила небольшая толпа из солдат и рабочих.

– Снимите погоны! – напористо выдвинулся вперед молодой человек в студенческой тужурке.

Марков быстро оценил ситуацию – толпа заслонила их от теплушек с добровольцами.

– Позвольте полюбопытствовать, на каком основании? – вступил в разговор Лукин.

– А на том, что у нас свобода и революция! – заявил молодой человек.

– Значит, мы тоже свободны?

– Революция освободила всех. И мы будем защищать ее завоевания! – под одобрительное гудение толпы провозгласил студент.

– Прекрасно, прекрасно, – улыбался Сашка, очень медленно делая шаги в сторону железнодорожных путей, стараясь занять такое положение, чтобы быть видимым своими со стороны поезда. Его примеру ненавязчиво следовал и Жорж. – То есть я могу делать, что захочу?

– Вообще-то они офицеры – чуждый рабочему классу элемент, – напомнил чей-то голос из толпы.

Маркова аж перекосило – вот так в одно мгновение людей разделили на классы и элементы.

Но студент, видимо, был настроен более идеалистически.

– Несомненно, вы свободны! – патетически произнес он, впрочем, посчитав необходимым уточнить: – Если только это не направлено против интересов трудового народа.

Сашке оставалось проделать еще несколько шагов, чтобы их заметили от теплушек. На помощь пришел Марков, привлекая всеобщее внимание к себе, спросил:

– Вы хотите носить погоны?

– Нет! – гордо выкрикнул студент.

– А мы хотим. Ведь мы свободны, не так ли? Революция нас освободила…

Подобная логика явно повергла толпу в замешательство.

– Наши погоны трудовому народу не мешают, – уже не скрывая откровенной насмешки, проговорил Лукин. Они с Марковым за разговором выбрались обратно на железнодорожные пути. От эшелона им махали фуражками добровольцы. К водокачке выдвинулся офицерский патруль.

– И никогда не мешали, смею заметить, – уперев руки в бока, повысил голос Сашка.

Из толпы заметили направлявшихся в их сторону вооруженных людей тоже в погонах, четко печатавших шаг.

– Контра, – процедил сквозь зубы студент, отступая назад. За ним, боязливо озираясь на эшелон, подались остальные.

– Мы еще встретимся, – с глухой угрозой проронили из толпы.

Шагая назад к эшелону, Марков рассуждал:

– Всегда считал, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.

– Согласен с тобой, Жорж, – отозвался Лукин.

– А эти сами не знают, чего хотят.

– Вот это и опаснее всего, – с грустью покачал головой Сашка.

Разгоралась война, страшнее которой не бывает на свете – гражданская. До самого окончания организованной вооруженной борьбы ни Марков, ни Лукин не сменили раз выбранной стороны в этой войне…

– Где вы жрать-то готовите? – негромко спросил сержант Куценко, развязывая свой вещмешок.

– Да мы так, на сухпае, – отвечал ему Воронцов, вычищая пулемет. – Некогда.

– Это неправильно, – назидательно покачал головой Куценко. – А с водой чего?

– Только во флягах.

– У нас тоже. Хреново…

Засевшие в укреплении пользовались выпавшим затишьем. Сколько оно продлится, не мог с уверенностью сказать никто. По рукам пошли фляги с водой. Доктор Головачев напоил раненых. Пришел в себя подполковник Ратников. Голова у него уже была забинтована до этого.

– Убери от меня руки, гад! – попытался отстранить от себя доктора начальник политотдела.

– Не дергайтесь, батенька, – прогудел в ответ Головачев. – Лежите смирно.

– Да я таких, как ты, в гражданскую… – прохрипел подполковник.

Головачев не обратил на реплику в свой адрес ни малейшего внимания. Распоров полностью галифе подполковника, он снял присохшие повязки и внимательно осматривал раны на ногах.

– Да я таких… Ой, больно-о-о, сука-а-а!.. – изогнулся Ратников.

Головачев удовлетворенно покивал головой, открыл свой старенький, видавший виды саквояжик.

– Есть шанс спасти ноги, – придвинувшись к Ратникову, сообщил доктор. – Но придется потерпеть.