Генрих Эрлих - Адский штрафбат

— Эй, висельники, ваша очередь! — крикнул жандарм.

Первыми в здание комендатуры вошли Юрген и Штейнхауэр. Их развели по разным кабинетам.

За столом сидел жандарм с тремя лычками в петлицах. Он был один. Это вселяло оптимизм. Трое было бы много хуже. От «тройки» жди беды. Перед жандармом лежал лист бумаги. Он заглядывал в него, задавая очередной вопрос. Подготовленный Целлером, Юрген на все давал один и тот же ответ:

— После разгрома нашего батальона я вывел из котла всех, кто мог идти и нести оружие.

При этом он каждый раз похлопывал по автомату, висевшему у него на груди. Жандарм кивал и что-то записывал на листе, когда длинно, когда коротко. От этой тактики Юрген отступил дважды. Жандарм спросил, куда они направлялись. Юрген хотел сказать, что в Скерневице. Но потом подумал, что капитан Россель наверняка что-то перепутал. Он не знал Фрике так, как знал его Юрген. Фрике никогда не изменял родине, чести, привычкам.

— Мы следуем в сборный лагерь испытательных батальонов под городом Томашов-Мац, — твердо сказал Юрген, — там нас объединят с другими испытательными подразделениями и отправят на передовую.

Жандарм взял какую-то папку, покопался в ней, удовлетворенно кивнул. И продолжил методичное движение по перечню обязательных вопросов. Он получал все тот же ответ. Юрген не затруднялся их поиском. Он прислушивался к шуму, доносившемуся из соседнего кабинета, куда увели Штейнхауэра.

— Почему вы не оборонялись? — дошел жандарм до очередного вопроса.

Юрген встал. Кровь бросилась ему в голову. Тело бросилось на жандарма. Тот понял, как тяжело обороняться против озверевшего противника даже при наличии резервов в виде двух здоровенных жандармов, дежуривших у двери кабинета и незамедлительно пришедших на помощь.

Надо отдать должное жандармам — они не стали предъявлять ему обвинение в оскорблении при исполнении. Они признали, что это была честная схватка. Они поблагодарили Юргена за доставленное удовольствие. Они принесли извинения за некорректно поставленный вопрос. Они выразили искреннее сожаление, что их товарищ не может принести свои извинения лично, поскольку у него были неотложные дела в медицинском пункте. Они с почетом проводили Юргена к выходу и подали ему на прощание руку. Они приветствовали товарищей Юргена, которые, наслаждаясь свежим воздухом, прогуливались возле здания комендатуры цепью с интервалом в четыре шага. Те столь же приветливо помахали им зажатыми в руках автоматами.

— Вольно! — отдал общую команду Юрген. — Мы едем в Томашов-Мац! — крикнул он своим солдатам.

— Есть! — дружно ответили те.

— Мы едем в лагерь Нойхаммер, — сказал Штейнхауэр, тоже вышедший из здания комендатуры, — это под Лигницем, за Бреслау.

— Нам по пути.

— Отлично!

— Пришлось поскандалить? — спросил Юрген, кивая головой на здание комендатуры.

— Немножко, — сказал Штейнхауэр, — пытался доказать им, что все, что от них требуется, это связаться со Стариком. После этого им не придется тратить время на всякие дурацкие вопросы. Но они упорно хотели получить на них ответы. Фамилия Дирлевангера им ничего не говорила. Дикие люди! Жандармы, одно слово. Наконец они связались с вышестоящим начальством. Те были более осведомлены. Они разыскали Старика. Он уже в лагере Нойхаммер. После этого я разговаривал исключительно с начальством, а начальство — со Стариком. Все быстро разрешилось. Предписание у меня в кармане. Можно отправляться на вокзал. Жаль, что лошадей конфисковали, под тем надуманным предлогом, что мы не кавалерийская часть.

Лошадей конфисковали и у подразделения Юргена. Немецкий солдат должен был свято хранить вверенное ему вермахтом имущество. Утеря его квалифицировалась как подрыв боеспособности части и государственная измена со всеми вытекающими последствиями. При этом он не мог иметь ничего лишнего. Он не мог положить в ранец какую-нибудь безделушку на память о местах, которые ему довелось посетить. Это называлось мародерством со всеми вытекающими. Все благоприобретенное имущество солдат был обязан передавать вермахту. Там оно облагораживалось разными названиями: военные трофеи, репарации, контрибуции, обязательные поставки. Суть от этого не менялась. Это порождало непонимание. Это порождало недовольство. Почему одним можно, а нам нельзя? Это порождало желание исправить вопиющую несправедливость. В их 570-м испытательном батальоне было немало таких борцов за справедливость. Их никто не осуждал. Они и так были осужденными.

— Было бы куда лучше, приятнее и быстрее проделать весь путь верхом, — продолжал свой рассказ Штейнхауэр. — Знаю я эти железные дороги! В Белоруссии мы только тем и занимались, что отгоняли от них бандитов со взрывчаткой. А кто их отгонит здесь, если мы будем в поезде?

Он шутил и смеялся. Он был в хорошем расположении духа. А Юрген, наоборот, мрачнел. Он автоматически ощупывал свой карман. Хотя и так знал, что в нем нет никакого предписания. Он о нем, честно говоря, запамятовал. С бюрократией всегда сражались офицеры, их, солдатское, дело было сражаться с врагом.

Солдат одного за другим выдергивали на допрос. Жандармы есть жандармы, они в очередной раз показали свою подлую сущность. Они хотели добыть у солдат сведения, которые позволили бы подвести Юргена под штрафбат. Они убедились, что штрафники своих не сдают. Даже Ульмер, когда его выкидывали из здания комендатуры, кричал в запале:

— Кто мародер? Я вам покажу мародера! Я тут главный мародер! У меня на это приговор есть! И что вы со мной сделаете? В штрафбат отправите? Расстреляете? Да я и так штрафник! Я и так смертник! Что, взяли, волки позорные?!

Он кричал как урка. Он рвал китель на груди как русский. Месяцы, проведенные в штрафбате на Восточном фронте, не прошли бесследно. Они все несли в себе эту заразу. Они все были поражены штрафбатом и — Россией.

Юрген получил предписание. Они пошли на вокзал. Десять километров для них — пустяк Тем более что шли налегке. В их ранцах и животах было пусто.

В комендатуре на вокзале их определили в разные эшелоны. Первыми уезжали эсэсовцы. Они тепло попрощались с ними. Это были хорошие парни. На них можно было положиться в бою и с ними можно было весело провести время передышки. Возможно, они еще встретятся на фронте и будут сражаться бок о бок. Юрген ничего не имел против этого.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется, — сказал Брейтгаупт, обнимая на прощание земляка. Он как всегда выразил общее мнение.

«Berg und Tal kommen nicht zusammen, wohl aber Menschen»

Юрген посмотрел на часы. 16.03. До отправления эшелона оставалось 23 минуты. Через 8 минут должны объявить посадку, а состав еще не подали. Непорядок! Русские еще за тридевять земель, а фронтовой бардак уже налицо. Непорядок, повторил про себя Юрген. Метрах в пятистах с боковых путей появилась морда паровоза и стала медленно приближаться к ним. Сквозь клубы дыма неясно проступали вагоны. «Наш, должно быть», — подумал Юрген.