Генрих Эрлих - Адский штрафбат

Конечно, Юрген уже сделал официальный рапорт. Но у них ведь был товарищеский ужин, здесь можно все описать не так, как надо, а так, как было. Вышла совсем другая история. Нельзя сказать, что она была правдивее первой. Она была просто другой. Это был солдатский взгляд на события, это была окопная правда. То, что никогда не попадает в официальные рапорты. То, что не всегда доходит до командиров. Они и Фрике не обо всем рассказали. У солдат в окопах есть свои тайны, большие и маленькие.

О деталях своего отступления они не рассказывали. Разве что посмеялись добродушно над Красавчиком, который посадил баржу на мель. Больше всех смеялся над незадачливым рулевым сам Красавчик, такой у него был нрав. Попутно он высказал все, что думает, о реках и плавающих посудинах. То ли дело машины, сказал он. Помните «букашку» под Орлом? Еще бы не помнить! Она им жизнь спасла. Может быть. Но вот герру Фрике уж точно.

Фрике «букашку» не помнил. Он тогда почти не приходил в сознание после ранения. Да и их путешествие на найденном бронетранспортере было недолгим, ровно таким, насколько хватило бензина в полупустом баке. Они рассказали Фрике о том как бронетранспортер заглох в аккурат перед засадой партизан. Он рассказали ему об их последнем бое в той великой битве. Фрике о нем естественно тоже ничего помнил. Он вообще не знал об этом бое. Но не сомневался, что он был. В любом самом длинном сражении всегда есть последняя схватка. Никому не дано заранее знать, что бой, в который они вступают, последний. Но выжившие в нем вспоминают о нем до конца жизни. Независимо от того, победили они или проиграли.

Они рассказали Фрике о том, как погиб фон Клеффель. Ведь они были товарищами. Несмотря на то что один был майором и командиром батальона, а другой был его подчиненным и рядовым штрафником, хотя и бывшим подполковником с приставкой «фон» в придачу. Фрике знал лишь о том, что фон Клеффель погиб. Когда в госпитале Фрике составлял рапорт о реабилитации фон Клеффеля, он написал, что тот погиб геройской смертью. Иначе и быть не могло. Так и было. Они рассказали Фрике о том, как погибли их товарищи, Курт Крауф и Ули Шпигель. Они тоже были героями. Они стоя почтили их память и выпили по рюмке шнапса.

Итак, о чем они не рассказывали Фрике, так это о деталях своего отступления до Варшавы. Ведь высадились с баржи они уже на территории, контролируемой немецкими войсками. Это был обычный марш, чего о нем и рассказывать.

Лишь на следующий день, встретившись с Фрике на плацу, Юрген спросил:

— Герр подполковник, слышали ли вы что-нибудь о… — Он запнулся. Фамилия вдруг вылетела из головы. Старик да Старик, так постоянно говорили Штейнхауэр и его солдаты. Пришлось напрячь память. — …О Дирлевангере, — сказал он наконец.

— Об Оскаре Дирлевангере? — переспросил Фрике, с удивлением глядя на Юргена.

Тот пожал плечами.

— Не знаю. Он какой-то фюрер. Командует бригадой СС. Штрафной бригадой.

— Если штрафной, тогда точно Оскар. Вот только почему — командует? — Было видно, что Фрике лично знает либо много наслышан о Дирлевангере. Но он не спешил начать рассказ. — А ты откуда о нем слышал? — спросил он.

— Стояли вместе с отделением из его бригады у сборного лагеря под Варшавой, — не стал углубляться в детали Юрген, — они штрафники, — повторил он, как будто это все объясняло.

Фрике именно так и понял.

— Да-да, конечно, — сказал он. — Это были немцы?

— Да, конечно, — эхом откликнулся Юрген. Он пожал плечами: с чего такой вопрос? — Они почти все из Баварии. Браконьеры. Был один парень из Тюрингии, земляк Брейтгаупта. И один из Гамбурга. Он контрабандист.

— Ну и компания! — поморщился Фрике.

— Они хорошие парни, — с легкой обидой сказал Юрген, — и хорошие солдаты. Они с начала войны на Восточном фронте.

— На фронте… — вновь поморщился Фрике. — Впрочем, где фронт, там и Дирлевангер, а где Дирлевангер — там фронт, — неожиданно рассмеялся Фрике. — Легендарная личность! Я о нем когда еще слышал! Оскар лет на пять старше, поэтому вышло так, что я попал на Великую войну в последние дни, а он — в первые. Если быть совсем точным, то в первый же, ведь его призвали на обязательную службу еще до войны. Он был в пехоте, в пулеметном взводе. Его полк вступил в Бельгию. Там он отличился. Заработал два первых ранения: получил пулю в ногу и удар штыком в грудь. Но продолжал сражаться как бешеный. Он уже тогда был бешеным. В тыл его смогли отправить только на следующий день, да и то лишь потому, что он был без сознания — получил еще одно ранение, осколочное в голову. Это был август четырнадцатого. К Рождеству он вернулся на фронт, с Железным крестом 2-й степени на груди.

Весной ему присвоили звание лейтенанта. Дирлевангер не заканчивал никаких училищ, он учился военному искусству в окопах, в окопах быстро учатся, он учился очень быстро. В сентябре пятнадцатого он был снова ранен, снова пулей и штыком, в ногу и руку. Медаль за отвагу в золоте! Железный крест 1-й степени! У него было много наград! Но в отличие от штабных офицеров количество его наград всегда было меньше количества шрамов на его теле. Когда я попал на фронт, имя Дирлевангера гремело, он был кумиром для нас, молодых офицеров, примером для подражания. Я мечтал встретиться с ним, пожать ему руку, я почел бы это за великую честь. Но — не сложилось. Я попал на Западный фронт, а он был уже на Восточном.

Дирлевангер сам настоял на этом. После многочисленных ранений его перевели в штаб дивизии, но эта служба была не для него. Он отправился на фронт во главе специальной ударно-штурмовой роты, тогда это было внове. Он воевал на Украине. Ранение, орден, батальон.

— А что было потом? — спросил Юрген.

— Потом мы проиграли войну, — сказал Фрике.

Юрген не прерывал последовавшее молчание. Он уже слышал немало рассказов о том времени и знал, каково было тем, кто проиграл войну. Когда им объявили, что Германия проиграла войну, хотя на ее территории не было ни одного вражеского солдата. И еще им объявили, что они теперь никому не нужны и могут идти на все четыре стороны.

— Мы тогда были совсем мальчишками, а нам казалось, что наша жизнь закончилась, — сказал наконец Фрике. — Мы тогда много пили, чтобы не видеть того, что происходило вокруг, того, что другие называли жизнью.

— А что Дирлевангер? — спросил Юрген.

— Он был старше нас, но все равно он был очень молод. Он был твоим ровесником. И он все делал с избытком, с перехлестом, так же и пил. И при первом удобном случае вновь взял в руки оружие. Тогда в Германии развелось много всякой нечисти — коммунисты, большевистские агенты, анархисты, грабители, бандиты. Житья от них не было. Во многих городках, районах и землях стали возникать добровольные вооруженные отряды самообороны, чтобы восстановить и поддерживать исконный немецкий порядок. Эти отряды назывались «Фрейкорпс», в них было много кадровых военных и бывших солдат Великой войны, у многих из них не было в те годы другого занятия. Дирлевангер был одним из самых активных членов этих отрядов. За участие в уличных стычках с применением оружия его несколько раз арестовывали и сажали в тюрьму, впрочем, ненадолго. Получил он и одно серьезное ранение в голову.