Владимир Першанин - Штрафники Сталинграда. «За Волгой для нас земли нет!»

– Не мешай помирать, – подсказал морячок. – Не рановато, дядя? Впереди праздник.

– Кому праздник, а кому похмелье, – в три приема выговорил сосед. – Это хорошо, что бойкий. Воюй, если силы остались.

– Сколько вас тут? – продолжал суетиться морячок, ощупывая тела. – Ау? Откликнись, живые.

– Маманя, – вдруг позвал его мальчишка с пробитым боком. – Печет, сил нет.

– Вода у кого имеется?

Ответа морячок не получил. Очередь снаружи прошила дверь, пули воткнулись в бревна, некоторые отрикошетили от кирпичной еще теплой печки.

А трое штрафников, занимая крайне невыгодную позицию возле блиндажной двери, вели огонь из двух автоматов и винтовки. Их спасал бруствер из погибших. Это лежали те, кто выбежал из блиндажа первым и был убит автоматными очередями в упор. Людей охватывала обидная безысходность.

Ложились спать, выпив водки, поужинав, радуясь, что благополучно прожит еще один день войны. Скоро праздник, наверное, что-то изменится к лучшему. И вместо этого мертвые тела товарищей, в которых шлепают, вязнут пули, осколки, а из темноты ведут непрерывный огонь. Один из троих ловко и быстро швырял гранаты. Они не подпускали нападавших близко, а встречные гранаты рвались у порога, откалывая щепу из двери. Приполз морячок с автоматом. Ему было невмоготу лежать рядом с молчаливыми полупокойниками. Он желал драться и сразу дал длинную очередь.

– Луговой, где ты там! – торопил вялого подчиненного Колчин. – Аркашка, а ты чего молчишь?

Аркашка Сомов удачно швырнул две ручные гранаты. Они взорвались одновременно, осыпав осколками прорвавшихся врагов. Двое-трое раненых бросились на дно траншеи, ожидая новых гранат. Но малоопытный Сомов вторую пару РГД швырнул с перелетом да еще забыл встряхнуть взрыватели.

Повисла недолгая тишина. Немцы слышали шлепки тяжелых шестисотграммовых гранат и ждали взрыва. Максим Луговой, бывший командир ремонтной роты, привстал, готовясь бросить две «лимонки». Неуемный морячок в дверях блиндажа кричал «ура!» и опустошал диск автомата.

Луговой вдруг заметил, что уже светает. Через низину бегут несколько человек, они непременно прикончат всех, и две его «лимонки» не помогут. А если Максим поднимется для броска, его просто срежут из автоматов. И бывший капитан попятился, помогая себе локтями и коленями, продолжая сжимать гранаты «Ф-1» с большим разлетом осколков, которые выручили бы взвод, будь их хозяин посмелее.

Сомов, воодушевленный отчаянной стрельбой защитников блиндажа, подхватил винтовку и бросился вперед. Непрерывная стрельба создавала иллюзию, что он атакует не один, катится целая волна штрафной братвы, и ничего не устоит перед грозными жалами штыков.

Аркадия Сомова смахнули очередью на ходу, он упал в заваленную телами траншею, попытался встать, но туловище ниже колен онемело. Наплывала непонятная муть, звенел в ушах голос матери:

– Аркаша… Аркаша…

– Я тут, – с усилием отозвался боец, хотя голос матери не узнавал.

Это звал его командир взвода Колчин, все с тем же «наганом» в левой руке. Уровень траншеи был слишком велик для его роста, но Федор кое-как поднялся на носки. Возле блиндажа добивали последних защитников. Морячок сменил автомат на винтовку и бегло стрелял, хотя получил уже несколько ранений.

Штрафной сержант рядом с ним бросал гранаты. Сил не хватало, они рвались перед входом. Затем немцы притащили огнемет, и рев огня смешался с отчаянным криком моряка. Из распахнутой двери спирально выбивало раскаленное до белизны пламя, по замерзшим стенкам траншеи стекали грязные ручейки, запахло паленым мясом.

По огненному коридору быстро выползал парень с пробитым боком. Он горел от ботинок до шапки, кричал, но продолжал свое быстрое движение на четвереньках, как смертельно подраненная собака. У морячка горел бушлат, но он сумел выскочить из огненного кольца.

У Феди Колчина не выдержали нервы. Он шарил по брустверу в поисках оружия более серьезного, чем старый «наган».

– Пулемет дай… слышишь!

– У вас же пальцы сломаны.

– Мать твою пальцы!

Колчин умел обращаться с пулеметом, намертво прижал приклад здоровой левой рукой к подбородку, а здоровыми и перебитыми пальцами сгреб ложе и курок. Отдача больно колотила по вывернутым пальцам, но младший лейтенант сумел опустошить диск. В расплату за смелость получил пулю в щеку и, отплевываясь кровью, стал отступать с малыми остатками взвода.

Капитан Елхов вскочил при первых выстрелах. Тело случайной подруги, санитарки Тони, смутно белело на солдатском одеяле, в блиндаже было хорошо натоплено.

– Степа, куда ты? – окликнула Тоня, но капитан, уже в гимнастерке и легком полушубке, бежал к выходу.

На другой лежанке шевелились Маневич и Маша. Ординарец Костя Гордеев сунул капитану автомат и доложил:

– Четвертый взвод атакует.

– Тревога!

– Уже объявил, – козырнул расторопный ординарец.

Маневич натягивал сапоги. Ни гимнастерку, ни брюки он не снимал. Маша спала, тоже не раздеваясь. По одному выскакивали в ночную темноту, прочерченную трассирующими очередями и вспышками ракет. На участке первого взвода лишь изредка взрывались мины, второй взвод тонул в темноте, зато на позициях четвертого взвода стремительно разгорался бой.

– Сергей, шагай к первому взводу. Не отступать ни в коем случае. Если что со мной, примешь роту. Исполнять!

Последняя команда прозвучала крикливо. Группа миновала позиции второго взвода, но продвинуться дальше не удалось. Немцы вели сильный огонь, отсекая правый фланг. Двое разведчиков, посланных Елховым, пробежали не более десяти шагов и свалились в покрытую изморозью траву. Тоня, пригнувшись, бежала их вытаскивать. Вдруг вскрикнула и, зажав горло руками, упала.

Девушку вытащил старшина Глухов, упорно державшийся неподалеку от ротного.

– Разведке каюк, – доложил он. – Девке, кажись, тоже.

Пули попали Тоне в нижнюю челюсть и горло. Когда расстегнули бушлат и гимнастерку, вспомнили, что вторая санитарка находится во взводе Маневича.

– Тут хоть врач, хоть санитарка, конец один, – сказал старшина Глухов. – Челюсть пополам, и позвонок, кажись, перешиблен.

Четвертый взвод взяли в полукольцо и быстро уничтожили. Ярко вспыхнул блиндаж, кричали горевшие люди. Елхов решил поднять второй взвод, но отказался от затеи – встречный огонь был слишком плотный. Из рассветной полутьмы, освещенной пожаром, выполз Максим Луговой. Пышными, хоть и свалявшимися усами, он напоминал боцмана. Из раструбов немецких широких сапог торчали рукоятки гранат, в руке он держал автомат.

– Колчин жив? – спросил ротный.

– Н-не знаю. Убили, наверное.

– Ты один, что ли, вырвался?

– Наверное, – выдохнул Луговой, придерживая автомат.