Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

И в чем принципиальном логика Черчилля расходилась с логикой Сталина по отношению к Финляндии? И это не единичное умозаключение на основе принципа: «Наши интересы выше других, потому что это наши интересы». Из этого же ряда следующая фраза из мемуаров британского льва: «Было решено также, что, если Германия вторгнется в Бельгию, союзные войска должны немедленно вступить на территорию этой страны, не дожидаясь официального приглашения» (2, т. 1, с. 261). Это и есть политика во всей ее сложности и некрасивости.

И наконец, переход от слов к делу. «3 апреля английский кабинет выполнил решение верховного военного совета, и военно-морскому министерству разрешили минировать 8 апреля норвежские воды. Я назвал эту операцию «Уилфред», потому что сама по себе она была такой маленькой и невинной (!?). Поскольку минирование нами норвежских вод могло вызвать ответные действия Германии, было решено также, что в Нарвик следует послать английскую бригаду и французские войска, чтобы очистить порт и продвинуться к шведской границе» (2, т. 1, с. 261).

Заметим попутно, что германское вторжение в Норвегию началось 9 апреля, и оно ненамного опередило британское.

Но вернемся к зловредному диктатору, который не хотел усвоить аксиому: что можно Англии, не положено России.

В 1939 г. в связи с начавшейся в Европе войной Сталин ужесточил позицию СССР по отношению к правительству Финляндии, хотя все равно речь шла о компромиссе. Из Москвы поступило предложение решить вопрос кардинально – отодвинуть границу от Ленинграда с 32 до 70–80 км в обмен на многократно большую территорию в Карелии. Немыслимо было терпеть состояние приставленного дула пистолета к виску второго по величине промышленного, научного и культурного города страны. Однако предложение было отвергнуто, война стала неизбежной. Критики «зимней войны» в качестве примера особой агрессивности Кремля указывают на создание правительства Куусинена в Териоках, призванное заместить законное руководство Финляндии. Но опять же, Сталин не вышел за рамки исторических прецедентов. Так, война с США с Мексикой в 1846–1848 гг. по характеру была, в сущности, такой же. Напомним события. В 1846 г. янки (пришельцы-колонисты с востока) сформировали самозваное правительство и объявили Техас независимым от Мексики, после чего попросили принять их государство в Соединенные Штаты Америки. Ну а когда Мексика отказалась признать сей акт, началась война, в ходе которой США отторгли не только Техас, но и другие обширные земли (Калифорнию и т. д.).

Марионеточные правительства появлялись в нужный момент и в других местах: в колумбийской провинции Панама, на Гавайских островах, позже «добровольно» включенных в Соединенные Штаты, на Филиппинах и т. д. Что ж, оно и понятно – полный сил экспансионист жаждал расширения, используя все доступные ему способы. Так что метод объединения «республик свободных» был апробирован задолго до ленинско-сталинской национальной политики.

Советский Союз в лице его руководства следовал тем же закономерностям, через которые прошли все прочие пассионарии – тоталитарные или демократические. И эти закономерности будут работать, пока существует человеческое общество. Ныне ни Англия, ни Франция, ни США уже не совершают территориальных захватов по одной простой причине – молодость прошла. Ныне стоит задача не захватить, а сохранить наследие от молодых хищников. Так что современная Россия с остывшей пассионарностью сама может стать «Мексикой» или «Финляндией», только не надо затем удивляться: «Как они смеют?!» Смеют, ибо могут. У сильных своя логика поведения. Если она не нравится, тогда не будьте слабыми. Когда та же Финляндия продемонстрировала свою силу духа, Сталин уважительно смирился с этим фактом и никаких «правительств в изгнании» в 1944 г. уже не создавал, а установил с финским правительством нормальные отношения.

Продолжим обзор предвоенной ситуации с позиций глобальной политики.

В 1930-е гг. для Кремля настал благоприятнейший момент: одни великие державы ослабли (Англия, Франция, США), другие же (Германия, Италия, Япония) встали на путь активной военной экспансии, что рушило общемировой баланс сил и открывало путь к самым невероятным политическим комбинациям. Одной из них стал пресловутый пакт Молотова – Риббентропа.

Советская историография преподносила советско-германский договор как исключительно миролюбивый шаг, призванный отсрочить войну с Германией, чтобы лучше подготовиться к отражению возможной агрессии с ее стороны. Искусственность такой трактовки договора в общем-то всегда была очевидной. И не потому, что в августе 1939 г. у Германии не было общей границы с Советским Союзом. Вероятный захват Польши и Прибалтики выводил ее к рубежам СССР по широкой дуге. Главным было то, что Красная Армия в 1939 г. значительно превосходила вермахт по всем видам вооружений, особенно в танках и артиллерии. Германия располагала скудными запасами сырья и военных материалов. Лишь скоротечность военных кампаний 1939–1940 гг. не поставила вермахт под угрозу снарядного голода. Германия могла планировать войну с Россией, только усилившись за счет разбитых противников. Для чего же Сталину в таком случае был нужен договор с Германией?

На поверхности лежит следующее умозаключение: в результате договора Гитлер выиграл ближнюю перспективу, а Сталин – дальнюю. Гитлер мог теперь воевать в Европе, не боясь за восточный тыл, а Сталин – не опасаться совместного удара Японии и Германии. Кроме того, расстояние от западной границы до Москвы выросло с 600 до 1 тыс. км, а до Берлина сократилось до 750 км. В будущем это преимущество должно было сказаться. Но за все хорошее надо платить. Чем же заплатил Кремль?

Любимый тезис критиков Сталина: Красная Армия нанесла удар в спину Польского государства и «героически сражающейся польской армии». Но, во-первых, организованная борьба польской армии закончилась к 17 сентября. 14 сентября немцы заняли Брест, 15 сентября – Белосток, 16 сентября – Новоград-Волынский (это уже недалеко от советско-польской границы). Во-вторых, 16 сентября польское правительство находилось в бегах и вело переговоры с Румынией об убежище. 17 сентября оно, наконец, смогло пересечь желанную границу. Государством больше никто не руководил. Западные районы Белоруссии и Украины оказались «бесхозными». Вот если бы польское правительство осталось на территории Польского государства, а польская армия отходила на восток с намерением продолжать борьбу, пока французская армия не начнет активные действия и не оттянет германские дивизии, и в это время Красная Армия ударила бы с тыла, тогда да, можно было бы корить вероломного Сталина. Но в той ситуации при желании «вероломствовать» не было нужды. Польское государство развалилось, а ее правители и верховное командование сбежали с тонущего корабля. Вопрос же: «Надо ли было отдавать западную часть Украины и Белоруссии Германии или взять себе?» – вопрос политического вкуса. Ныне сбылась мечта критиков Сталина, и современная граница России проходит недалеко от Смоленска и Ростова. «Правда восторжествовала! – могут восклицать они. – Зря Сталин старался». Но это лишь одно представление о голубом счастье, которое может не совпадать с другими. Любопытна оценка сталинского шага У. Черчиллем. В своих мемуарах, изданных, кстати, в годы «холодной войны», он писал: «В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной» (2, кн. 1, с. 180). То есть, судя по последним словам, сам Черчилль, как глава другой империи, поступил бы точно также. Это и есть реальная политика.