Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

Потери в канун Победы особенно ощутимы для людей, не очерствевших душой на войне. Сохранилось свидетельство того, как остро переживал их командующий 3-й армией генерал А.В. Горбатов. В частной беседе с А.Т. Твардовским и литературным критиком В.Я. Лакшиным он говорил: «Я держусь того мнения, что с военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать. Конечно, были и политические соображения, соперничество с союзниками, да и торопились салютовать. Но город достаточно было взять в кольцо, и он сам сдался бы через неделю-другую… А на штурме, в самый канун победы в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат» (5).

Это говорил человек, о котором Жуков отозвался как о генерале, «который на протяжении всей войны превосходно справлялся с ролью командующего армией» (3, с. 504).

Интересный нюанс. Лакшин вспоминает, что Горбатов гордился тем, что его армия взяла пленных больше, чем в других армиях. В этом он видел показатель того, что и потерь у него было меньше. «Умение воевать не в том, чтобы больше убить, а в том, чтобы с наименьшими жертвами выиграть войну», – вывел командарм чеканную формулу. Да, высший смысл войны заключается не только в том, чтобы разгромить врага. Необходимо ответить на вопрос: какой ценой оплачена победа? «Фронтальное мышление», благодаря массированной пропаганде, господствовало в советском общественном сознании. И словосочетание «любой ценой» воспринималось как само собой разумеющееся. Эта формула даже попала в хорошую песню в качестве рефрена: «мы за ценой не постоим». Но, кажется, приходит время цивилизованного общества, умеющего различать в «массах» личности, чтобы проанализировать все эти «цены», очистить их от девальвации, осознать, сколь велика на самом деле цена человеческих жизней, и сделать формулу совестливого командарма руководством к действию для всего командного состава армии.

Солдат – это человек, которому судьбой предопределено своей кровью воплощать в жизнь приказы вышестоящих, зачастую жертвуя своей жизнью. И от того, насколько эти приказы удачны, зависят размеры потерь на поле боя. Так родились понятия «окопной» и «штабной» правды, потому что разумение солдата, как вести дело на войне, далеко не всегда совпадало с мнением о том же предмете штабных работников.

С таким разрывом столкнулся молоденький, скороспелый лейтенант Булат Окуджава, приняв взвод обстрелянных, много старших по возрасту, солдат. В одном из своих рассказов он поведал, как в первой же атаке, картинно встал во весь рост с пистолетом в руке и… был сбит собственными подчиненными. Как затем они продемонстрировали, что такое атака не в книжно-уставном, а в солдатском варианте. Окуджава увидел, что солдаты стараются, как можно меньше бежать во весь рост, а двигаются вперед короткими перебежками, лихорадочно окапываясь на промежуточных рубежах. Он рассказал и о том, как от чувства своего командирского бессилия заплакал после боя в землянке.

Мое личное знакомство с этими двумя правдами произошло в студенческую пору, когда я проходил подготовку на военной кафедре и должен был изучать Уставы Советской Армии. Пораженный вычитанными в них перлами, я долго хранил листочки с выписками из Устава сухопутных войск Советской Армии СССР. Например, с такими рекомендациями: «В случае внезапной встречи с противником, когда невозможно уклониться от боя, разведывательная группа открывает огонь, смело нападает на него (вот она, штабная правда!) и, используя его замешательство, захватывает пленных, после чего продолжает выполнять задачу». И впрямь, сидя в штабе за письменным столом, чего проще «смело напасть на противника» и «взять пленных».

Или: «Дозорное отделение достигло (лесной) посадки, где было обстреляно внезапным огнем из пулемета… Немедленно открыть ответный огонь по пулемету противника, а после его уничтожения продолжать выполнять поставленную задачу». Вот так просто воевать по «штабной правде». А Устав был издан в 70-е гг., т. е. после войны и, казалось бы, с учетом оплаченного кровью опыта, и все равно содержал в себе подобные глупости.

Настоящее дыхание войны можно хорошо ощутить лишь в талантливой художественной литературе и кино, которое переплавляет опыт пережитого в художественные образы, являясь развернутым психологическим отражением и осмыслением реальных событий; тех, что лаконично описываются в мемуарах с редкими вкраплениями описания своего собственного сопереживания того или иного момента боя. Чтобы человеку невоевавшему почувствовать изнанку войны, ее пот, кровь и одновременно ее будни, необходимо прочитать книги Акулова, Астафьева, Бакланова, Бондарева, Кондратьева… А также рассказ «Наш комбат» Д. Гранина (1968) – один из первых на тему, что война может быть «какой-то не такой», как ее принято изображать. Описанная в рассказе ситуация ныне в десятках вариаций повторяется в современных исторических работах.

Психологические нюансы есть и в мемуарах – этих драгоценных островках, возвышающихся среди моря объективизированных или же субъективизированных сведений. Командующий 1-й танковой армией М.Е. Катуков привел один эпизод Курской битвы. 6 июля 1943 г. его частям была поставлена задача нанести контрудар. И он размышляет: «Ну хорошо, мы двинемся на немцев… Но что из этого получится? Ведь их танковые силы не только превосходят наши численно, но и по вооружению обладают значительным преимуществом… Не лучше ли в этих условиях повременить с контрударом, делать по-прежнему ставку на нашу тщательно подготовленную глубоко эшелонированную оборону?… Пусть гитлеровцы вязнут, гибнут в нашей обороне… А когда мы обескровим их части… тогда и созреет выгодный момент для нанесения могучего контрудара… Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара… Уже первые донесения с поля боя… показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьезные потери» (1, с. 219–220). Здесь Катуков рассуждает как солдат, ибо ему чужие жизни жаль, как свою собственную.

Но командарму в тот раз повезло. Неожиданно позвонил Сталин, и Катуков сумел убедить его отменить приказ о бессмысленной атаке. А сколько подобных приказов отменить не удалось! И тогда напрасно гибли люди. А.М. Василевский рассказал К. Симонову о таком случае. Осенью 1943 г. советские войска освободили Таврию. Но у противника остался плацдарм на восточном берегу Днепра у города Никополь. «Я так же, как и командующие фронтами, не считал, что плацдарм представляет для нас непосредственную опасность, – говорил Василевский, – и считал необходимым решать дальнейший исход дела… нанося удары вглубь, через Днепр, значительно севернее плацдарма.