Максим Северин - Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта

Из одежды я домой привез только джинсы и батник, и то мне командир батальона вывозил. У нас «кэп» ничего вывозить не давал. Я потом с ребятами, которые в других частях служили, разговаривал, так им комплекты разрешали вывозить (джинсы, батник, кроссовки), а у нас ты вообще пустой по форме должен был уехать. Вот мне комбат и вывозил, его звали Александр Иванович Лебедь, после ставший командующим 14-й армией, а спустя время и Красноярским губернатором. Он тогда был еще в звании капитана. Когда я демобилизовывался, он меня к себе в свой небольшой «закуток» пригласил, посидели, поговорили, он мне показывал свои семейные фотографии жены, дочерей. Потом говорит: «Давай, Коль, я тебе «гвардию» подарю». Правда, гвардейский значок был не его, а замполита, так он его с висевшей замполитовской формы скрутил и мне подарил. Хороший офицер был, мы какое-то время переписывались, а потом связь как-то оборвалась.

Заместителем командира нашего полка по боевой был Павел Сергеевич Грачев, сперва был майором, потом подполковника в 82-м ему дали. Ротным был старший лейтенант Ковальчук Александр Евгеньевич, но его по ранению демобилизовали, ранение было тяжелым — мины разорвались совсем рядом, и его всего посекло. По дурости, конечно, это случилось. Прислали нам в роту замполита. Я не знаю, где они его нашли, но общаться с ним, как и со многими другими замполитами, было тяжело, хреновые они были люди, одного только помню хорошего мужика — батальонного замполита у Лебедя.

Пошли мы как-то на одну операцию в сторону Панджшера и, не доходя до него, провели зачистку в близлежащих кишлаках. Там мы нашли две новые итальянские пластмассовые мины (именно из-за того, что они были сделаны из пластмассы, их не брал никакой миноискатель), лежали они на подоконнике одного из домов. Комбат сперва хотел отдать приказ уничтожить эти мины на месте, расстреляв из автомата, но замполит выступил против, сказав: «Уничтожать не будем — они новые, будем разбираться, как устроены». Комбат против замполита не пошел и приказал мины забрать с собой. Ну и положили эти мины одному солдату (парень был из Смоленска, первый год служил) в РД, а у него там еще лежала маленькая рация. Потом мы благополучно вернулись к дороге, где стояла наша колонна. Все уже стали расходиться по своим машинам, солдат с минами подошел к своей БМД, ротный стоял на ее башне, снимая с себя каску и бронежилет, мы сели немного в стороне. Вдруг слышим взрыв, поворачиваемся и видим, как ротный слетает с башни, мой друг из Навли Коля Майоров летит в лужу с другой стороны, механика не задело — он успел скрыться в люке. Ротного от головы до самых пяток посекло осколками, Колю тоже сильно задело. А случилось все так: солдат с минами или поскользнулся, влезая на машину, или просто прислонился к ней спиной, и мины сдетонировали, его разорвало на клочья. Вот такой дурной случай: обычная халатность привела к таким последствиям. Нечего было в РД класть, тем более на спину. Долго потом из-за этого ругались замполит и комбат. И никому ничего: замполит вроде бы и виноват, но сам же он себя под суд не отдаст! По шапке немного получил потом, вскоре его куда-то подальше перевели, тем более он был не из воздушно-десантных войск. А парня было жалко, я потом ездил к нему на могилу в Смоленск.

— Какие были отношения с местными?

— Наш полк стоял на удалении от населенных пунктов, и с местными контактов практически не было. Полк базировался у Баграма, но у взлетной полосы в стороне от города, до ближайших кишлаков тоже было порядочное расстояние. Рядом с нами стоял госпиталь, медсанбат, танкисты. А в Баграме и рядом с ним стояли части десантно-штурмовой бригады 108-й мотострелковой дивизии.

Единственными афганцами, с которыми было соприкосновение, были солдаты союзных сил. Рядом с нашим полком стояла большая глиняная мазанка, напоминавшая крепость, в ней они и жили. Многие из их офицеров успели поучиться в Москве и могли более-менее нормально разговаривать по-русски, в общем, вполне нормальные ребята были. В бою они вперед старались не лезть, а после демобилизации некоторые воевали уже против нас. Один наш боец, по национальности казах, спросил одного из этих солдат, тоже понимавшего по-казахски, куда тот пойдет, когда отслужит, и афганец честно ответил: «К душманам. Мне семью кормить надо».

По горам «духи» бегали очень хорошо, нам до них было далеко. Мы пытались поначалу найти мулов или ишаков, чтобы боеприпасы таскали, но местные все прятали, и находили мы обычно какого-нибудь местного мужичка, который и помогал нести в горы нашу нелегкую ношу. Одного, помню, нагрузили по самое «не могу», так он вперед нас на место прибежал, разгрузился и домой заспешил.

Спиной к афганцам поворачиваться было опасно. По одному из расположения части ни в коем случае не выходили, а только вдвоем или втроем: один вперед смотрит, другой — назад. Случай был: сидит афганец, в винограднике своем копается, только мы прошли — он нам в спину стреляет.

К десантникам афганцы относились менее агрессивно, потому что по отношению к мирному населению мы вели себя более гуманно в сравнении с той же мотопехотой. У местных были свои обычаи, они были у себя дома и жили по своим законам. Они ненавидели, когда кто-то насиловал их женщин — тогда все, это кровная месть, они уничтожали за это любого. Сама женщина была уже не жилец в своем кишлаке и обычно сводила счеты с жизнью, а ее родственники всеми силами старались достать обидчиков. Ущелий много — где-нибудь, но найдут.

— Снайперы докучали?

— Нет. Мы стояли далеко от гор. Из наших старых «катюш» обстреливали — такое было один или два раза. Не все снаряды взрывались, они так и торчали из земли с маркировкой «1942 г.» на капсюлях. Мы как раз вечером смотрели на улице кино, и прямо над нашими головами полетели снаряды. Потом мы узнали, что одна «эрэска» вошла в землю прямо около двери склада боеприпасов танкистов. Если бы она взорвалась и сдетонировал склад, то от нашего полка, двух госпиталей и санчасти ничего бы не осталось.

Свои снайперские винтовки были, но с собой их мы брали редко. Делали ставку на плотность огня, удобнее был автомат, а носить одновременно и автомат и винтовку было нереально. По большому счету, в тех местностях, где мы ходили, СВД была лишним грузом, к тому же у нее были слишком большие габариты.

— Эта война как-то повлияла на вашу дальнейшую жизнь?

— В общем-то да. Я стал более обдуманно относиться к жизни. С другой стороны — иногда стал выпивать больше, чем надо. И если бы тогда, в 80-е, когда я только вернулся из Афганистана, дети на улицах так же часто, как сегодня, взрывали петарды и запускали всякие фейерверки, то я бы, наверное, сошел с ума. Вскоре после демобилизации я шел по одной из брянских улиц, мимо ехал грузовой «ЗИЛ», и вдруг, как часто бывает с этими машинами, из глушителя раздался громкий хлопок, похожий на выстрел, я инстинктивно упал на землю, а люди идут мимо и смотрят — дурак я или не дурак; всем прохожим не будешь же объяснять, откуда ты пришел.