Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

– Нет. - Ровский покачал головой. - Тоска была. И боль.

– Куликова на самом деле Юрой звали, - сказал Коля. - И он был не Куликов, а Томич.

– Что? - переспросил Розский. - Какая разница, товарищ следователь. Его больше нет. И ее больше нет. Фамилии и имена нужны живым.

– А вы знали об этом? - спросила Маруська.

– Нет. Я даже затрудняюсь вам объяснить, зачем это нужно было… Коле…

– В прошлом Юра был офицером, - заметил Витька.

– А я - бухгалтером, у Ивана Пермитина служил, у врага… - тихо сказал Ровский. - На этом самом заводе. Ну и что?

– В самом деле, ну и что? - сказал Коля. - Дело не в том. Меня интересует другое. Юра был знаком с этим вот человеком. - Коля протянул Ровскому фотографию Длинного. - Кстати, вы его никогда раньше не встречали?

Ровский долго доставал очки и еще дольше устраивал их на переносице. Посмотрел на фотографию:

– Нет, никогда. Я не знаю этого человека. А что такое? Он имеет отношение к событиям?

– Именно он убил Нину.

Ровский скомкал платок:

– Я надеюсь, суд воздаст ему по заслугам. Его расстреляют?

– Он уже получил свое. Он погиб в перестрелке с нашим работником.

– И все-таки, почему убили вашу дочь? - снова вмешался Витька. - Может, она что знала? И могла выдать преступников?

– Если бы я мог ответить, - тихо сказал Ровский. - Если бы я только мог! Но я слабый, больной старик, увы! И я верю, что более молодые и сильные - вы, во всем разберетесь. Вы простите меня, мне плохо, я лучше пойду.

– Вас отвезут домой на машине, - сказал Коля. - Спасибо вам, до встречи.

– Вы вызовете меня еще? - Ровский с трудом встал.

– Скорее всего, да. До свидания.

Ровский ушел. Коля долго сидел в мрачной задумчивости и молчал.

– Вот что, братцы, - наконец сказал он, - пока все глухо. Тебя, Витя, попрошу найти в архиве послужной список Томича, установить последнее место его службы и поискать среди его бывших сослуживцев интересующих нас людей.

– Понял.

– Давайте еще раз изучим материалы дела, - продолжал Коля. - Я прошу каждую свободную минуту вчитываться и вдумываться. Может быть, что-нибудь и углядим. Братцы, я совсем выдохся, пойду минут сорок пройдусь. Маруся, ты останешься за меня!

На набережной Фонтанки ветер накрутил десятки снежных сугробов. Прохожие опасливо обходили их, а мальчишки с разбегу налетали и барахтались в снегу - с визгом и криками. Коля остановился на своем любимом месте - у чугунного парапета напротив Сергиевской. Теперь она называлась улицей Чайковского. Летний сад, Фонтанка и Нева… Лед был в торосах, местами выступала вода. Она тут же замерзала, превращаясь в стекловидные зеленоватые оконца.

Семнадцать лет назад "псковской" Колька Кондратьев приехал в неведомый, шумный Петроград, наполненный черными бушлатами революционных матросов. Приехал искать счастья и доли, едва не попал под расстрел, но по вечному закону жизни плохое сменилось хорошим, и встретился Коле рабочий человек, большевик Бушмакин, и все сразу стало на свои места. Ясный путь впереди и главный закон революции - "кто был ничем, тот станет всем" - в действии. Сколько же воды в самом прямом смысле унесли с тех пор Фонтанка и Нева. Скольких друзей скрыла земля петроградских кладбищ. "Говорят, человек должен быть счастлив, - думал Коля. - А я? Счастлив ли я? Несмотря на все ошибки, утраты, недостатки и нехватки нашей трудной жизни, да, я счастлив! Потому что у меня есть дело, за которое я готов отдать жизнь, у меня единомышленники-товарищи, которые в трудную минуту станут моим самым твердым плечом, у меня есть любовь - навсегда, до березки… Я - счастлив!"

…Дома был только Генка. Он поступил в авиамодельный кружок и старательно мастерил первый в своей жизни планер.

– Слушай, сын, - Коля с нескрываемым восхищением осмотрел ладно сделанный фюзеляж. - Ты молодец!

– Меня уже хвалили, - без излишней скромности заявил Генка.

– А меня в твоем возрасте били, - грустно сказал Коля. - И нещадно. Придет пьяный отец - и по шеям. Да ладно об этом. Тебе, брат, тринадцать уже. Кем станешь? Конструктором самолетов?

– Авиация нынче - первое дело, - сказал Генка и сел рядом с Колей. - Нет, батя, я по другой линии пойду.

– По какой же, интересно? - оживился Коля.

Генка помолчал немного:

– Окончу школу, в армии отслужу и потом пойду учиться на оперативного работника. Ты этому делу жизнь посвятил.

– Ну уж и посвятил, - растроганно сказал Коля.

– Так мама говорит. - Генка прижался к отцу. - А она всегда говорит правду. Ты посвятил, и я посвящу. Ты не удивляйся, батя. Ты мне отец, а Мария Ивановна - мать, но моих первых кто порешил? Я не забыл, батя. - Генка заплакал.

Коля прижал его к себе, гладил по голове, по щекам.

– Ты что, брат, да что же ты. Перестань, мы с тобой земляки. Псковские мы, не положено нам такое.

– Хуже нет, кто других убивает, - сквозь слезы сказал Генка. - Я должен их всех поймать! Я их поймаю, увидишь.

Пришла Маша, крикнула с порога:

– Мужчины! Рыцари! Где вы? Женщина сгибается под тяжестью двух сумок!

– Что купила? - Коля отнес сумки на кухню.

– Да так, всяко-разно, - улыбнулась Маша. - Мы с Таей в очереди за картошкой стояли, вот купили по десять кило. Она еще в кооператив пошла, за подсолнечным маслом. А что у тебя, муженек?

– Худо, - вздохнул Коля. - Нашли ниточку, а она возьми и порвись. Убили дочь бухгалтера. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Мне теперь только и остается, что твои рассказы слушать. Николай, у тебя нет ощущения, что мы начинаем жить как-то не так?

– Нет, - удивленно сказал Коля. - А почему ты об этом говоришь?

– Было когда-то хорошее время. Была я тебе боевой подругой. И делили мы все пополам, дорогой муженек: и хлеб, и сахар, и пули. Слава богу, хоть Генка у нас есть.

– Сотрудником УГРО хочет стать, - с гордостью сообщил Коля.

Маша кивнула и улыбнулась:

– Я знаю, Коля. Никогда бы не подумала, что мой сын захочет стать милиционером, а я буду этому радоваться. Он приходит из школы, рассказывает, как ребята дразнят его за то, что отец - милиционер. А он дает отпор, веришь - агитирует их за милицию! У них в классе уже человек десять хотят у вас работать. Надо их к вам на экскурсию сводить.

– Не детское это зрелище, - вздохнул Коля. - А вообще-то, веди! Я, знаешь, о чем подумал? При государе-императоре такое было невозможно. Дети тогда о чем угодно могли мечтать, только не о службе в полиции! Значит, мы резко отличаемся от них, и это хорошо. Это очень приближает последний день…

– Какой еще последний день?

– А тот самый, - улыбнулся Коля, - в который мы выпустим из домзака последнего жулика.

В кабинете было душно - комендант расщедрился и натопил печку докрасна. Коля открыл окно, в комнату ворвался свежий, морозный воздух. Вечерняя Дворцовая площадь переливалась огнями фонарей, гуляли парочки.