Джозеф Хеллер - Поправка-22

— Боюсь, что нет, — повторил майор Дэнби, снова взмокнув от пота и растерянно пряча взгляд. — Немцы ведь могли бы тоже догадаться и выбрать другую дорогу. А в общем я ничего не знаю. Это только мои предположения.

— Они даже не станут прятаться, — с горечью сказал Дэнбар. — Увидят наши самолеты и выскочат всей деревней на улицу — мальчишки, собаки, старики, — чтобы приветственно нам помахать. Господи, ну почему мы не можем оставить их в покое?

— А почему бы нам не устроить завал на дороге где-нибудь в другом месте? — спросил Маквот. — Зачем бомбить деревушку?

— Да не знаю я! — затравленно воскликнул майор Дэнби. — Не знаю, понимаете? Но ведь должны же мы хоть немного доверять нашему командованию, верно? Там знают, что делают, когда дают нам приказы.

— Черта с два они знают, — сказал Дэнбар.

— Ну? В чем дело? — лениво поинтересовался подполковник Корн, неспешно протолкавшись к ним по инструктажной — руки засунуты в карманы брюк, а желтовато-коричневая рубаха пузасто встопорщена.

— Да нет, все в порядке, — нервически отозвался майор Дэнби, думая утаить их спор.

— Они не желают бомбить деревню, — выдавая его, с ухмылкой ответил Хавермейер.

— Ну, ублюдок! — сказал Йоссариан Хавермейеру.

— Оставьте Хавермейера в покое! — осадил Йоссариана подполковник Корн, но, сразу же вспомнив, что именно Йоссариан цеплялся к нему по пьяной лавочке в офицерском клубе накануне первой бомбардировки Болоньи, посчитал за благо переключить свое раздражение на Дэнбара. — Почему вы отказываетесь бомбить деревню? — спросил он его.

— Потому что это жестоко, вот почему.

— Жестоко? — с холодной насмешкой переспросил подполковник Корн, преодолев секундный испуг при виде откровенной враждебности Дэнбара. — А не жестоко будет пропустить в Италию эти две бронетанковые дивизии, чтоб они ударили по нашим наземным частям? Среди них ведь окажутся и американцы. Вы хотите, чтобы пролилась американская кровь?

— Она и так все время льется. А жители этой деревушки никого не трогают. Так какого дьявола мы не можем оставить их в покое?

— Вам-то, конечно, легко тут разглагольствовать, — язвительно сказал подполковник Корн. — Вы здесь на Пьяносе отсидитесь в полной безопасности. Вас не страшит их удар, верно я говорю?

Дэнбар покраснел и, словно бы защищаясь, спросил:

— Да почему мы не можем устроить завал где-нибудь в другом месте? Почему должны разбомбить деревню?

— Вы предпочли бы слетать еще разок на Болонью? — Подполковник Корн задал свой вопрос отнюдь не громко, однако он прозвучал как оглушительный выстрел, и в инструктажной воцарилась тревожная, зловещая тишина. Йоссариан, стыдясь самого себя, молил всевышнего, чтобы Дэнбар промолчал. Тот опустил взгляд, и подполковник Корн понял, что одержал победу. — Значит, нет? — с откровенной издевкой продолжал он. — Так вот, имейте в виду, что полковнику Кошкарту и мне очень нелегко было выбить для вас этот плевый налет. А если вам больше хочется слетать на Болонью, Специю или Феррару, то мы это легко устроим. — Глаза у него за стеклами очков без оправы опасно блеснули, а землисто-серые челюсти угрожающе сжались, резко очертив квадратно каменный подбородок. — Только скажите.

— А что? Я бы слетал, — самоуверенно ухмыльнувшись, похвастался Хавермейер. — Мне нравится тянуть неизменным курсом над Болоньей: уткнешься в прицел и слушаешь музыку взрывов. А больше всего мне нравится наблюдать и слушать после бомбардировки, как меня поносят наши герои. Даже нижние чины настолько храбреют, что ругают меня потом на чем свет стоит и обещают переломать мне все кости.

Подполковник Корн ласково потрепал Хавермейера по подбородку и, ничего ему не ответив, обратился с ледяной безучастностью в голосе к Йоссариану и Дэнбару:

— Клянусь вам, что полковник Кошкарт и я — мы оба глубоко удручены судьбой этих вшивых итальяшек в горах. Mais c’est la guerre. [25] Но война есть война (франц.). Помните, что войну начала Италия, а не мы. Что агрессорами следует называть итальянцев, а не нас. И что наша жестокость только бледное подобие той жестокости, с которой все эти итальянцы, немцы или, скажем, китайцы относятся к самим себе. — Подполковник Корн дружелюбно положил руку на плечо майору Дэнби и без всякого дружелюбия сказал: — Заканчивайте инструктаж, Дэнби. И не забудьте разъяснить им всем особую важность модельной кучности при бомбардировке именно сегодня.

— Что вы, подполковник! — удивленно выпалил майор Дэнби. — Здесь же кучность не нужна. Я приказал им класть бомбы с интервалом в шестьдесят футов, чтобы устроить завал на дороге по всей длине деревни. Завал получится гораздо надежней при рассеянном сбросе бомб.

— До завала нам дела нет, — холодно сообщил ему подполковник Корн. — Полковнику Кошкарту нужны аэрофотоснимки, которые не стыдно послать начальству. Помните, что ко всеобщему инструктажу сюда прибудет генерал Долбинг, а вам должно быть известно его отношение к моделированию бомбометания. И, кстати, поторапливайтесь-ка, Дэнби, чтобы сгинуть отсюда до его прибытия. Он вас не выносит.

— Вы ошиблись, подполковник, — услужливо доложил ему майор Дэнби. — Меня не выносит генерал Дридл.

— Генерал Долбинг тоже вас не выносит. Вы, скажу вам по секрету, абсолютно невыносимы. Так что закругляйтесь, Дэнби, и катитесь отсюда. Я сам проведу инструктаж.

— А где майор Дэнби? — спросил полковник Кошкарт, прибывший вместе с генералом Долбингом и полковником Шайскопфом на общий инструктаж.

— Он попросил разрешения уйти, как только увидел вашу машину, — ответил подполковник Корн. — Ему кажется, что генерал Долбинг его не выносит. Да я, впрочем, так и так собирался провести инструктаж сам. У меня это получается гораздо лучше.

— Прекрасно, — сказал полковник Кошкарт. — Ни в коем случае, — сказал он секунду спустя, вспомнив, как хорошо это получилось у подполковника Корна при генерале Дридле перед первым налетом на Авиньон. — Я сам проведу инструктаж.

Полковник Кошкарт, пришпоренный уверенностью, что он один из любимцев генерала Долбинга, лихо повел инструктаж, хрипло, с благодушной грубостью выхаркивая подчиненным безапелляционные приказы, как это делал обыкновенно генерал Дридл. Он был уверен, что прекрасно смотрится на дощатом возвышении в своей распахнутой у ворота форменной рубахе, со своими волнистыми, коротко подстриженными, серебрящимися сединой волосами и богато инкрустированным мундштуком в правой руке. Он бойко выгавкивал инструктажные банальности, умело имитируя даже некоторые характерные для генерала Дридла неправильности произношения, причем его нисколько не смущал новый полковник, приехавший вместе с генералом Долбингом, — пока ему внезапно не пришло в голову, что генерал Долбинг ненавидит генерала Дридла. Он дал петуха, и его уверенность мигом улетучилась. Говорить он машинально продолжал, но все время запинался, сжигаемый унизительным страхом, который внушал ему теперь полковник Шайскопф. Новый полковник означал нового соперника, нового ненавистника и врага. А характер у него был, по всей вероятности, непреклонно дубовый. И вдобавок полковника Кошкарта опалило кошмарное подозрение: а вдруг полковник Шайскопф уже подкупил всех его офицеров, чтоб они начали охать, как во время инструктажа перед первым налетом на Авиньон? Тогда их утихомирил генерал Дридл, а что сможет сделать он? Ох, не оказался бы этот проклятый инструктаж опасней всех прочих застрявших у него в горле костей! Он так испугался, что едва не позвал на помощь подполковника Корна. Однако все же справился с собой и приступил к синхронизации часов. А когда синхронизация была завершена, опасность почти миновала, поскольку он мог теперь закончить инструктаж в любую минуту. Ему удалось одолеть беду, и он почти победил. Ему хотелось расхохотаться полковнику Шайскопфу в лицо — мстительно, издевательски и победно. Он с честью выдержал испытание и вдохновенно завершил инструктаж на мастерской, по его глубочайшему убеждению, ноте, явив аудитории пример красноречивой тактичности и утонченной любезности.