Джозеф Хеллер - Поправка-22

Вскоре он увидел пулеметное гнездо. Два черных силуэта отскочили от пулемета и удрали с насмешливым хихиканьем в темноту прежде, чем ему удалось приблизиться к ним для верного выстрела. Он опоздал. Шаги беглецов затихли, и перед ним немо пузатились в холодной лунной тишине только мешки с плеском. Он удрученно огляделся. Издали еще раз послышался приглушенный расстоянием глумливый хохот. И вдруг поблизости хрустнула ветка! Йоссариан, дрожа от радостного возбуждения, присел на колено и вскинул к бедру пистолет. За мешками негромко шуршали листья — кто-то осторожно шел, — и Йоссариан встретил его двумя почти слитными выстрелами. В ответ прогремел один, но этого было достаточно — Йоссариан понял.

— Дэнбар? — крикнул он.

— Йоссариан?

Они двинулись навстречу друг другу и встретились возле окольцованного мешками с песком пулемета — у обоих в опущенной правой руке пистолет, оба запыхавшиеся и угрюмо разочарованные. Морозный воздух уже пронизывал их знобкой дрожью.

— Сбежали, ублюдки, — сказал Йоссариан.

— Они отняли у меня десять лет жизни! — воскликнул Дэнбар. — Мне почудилось, что этот паскудник Миндербиндер опять устроил налет. Я, по-моему, никогда еще так не пугался. Хотелось бы мне узнать, кто они, эти ублюдки!

— Один из них сержант Найт.

— Пойдем скорей, надо его убить! — щелкая зубами, рявкнул Дэнбар. — Никто не давал ему права так нас пугать!

Однако у Йоссариана пропала всякая охота кого-нибудь убивать.

— Надо сначала помочь Нетли, — сказал он. — Я, наверно, здорово его пришиб, когда он сунулся ко мне у подножия холма.

Нетли, как выяснилось, исчез, потому что Йоссариан легко отыскал место, где он лежал, по крови на камнях, но его самого там уже не было. В свою палатку он тоже не вернулся, и они нашли его только на следующее утро, когда определились в госпиталь как пациенты, узнав, что он поступил туда накануне вечером со сломанным носом. Их ввела к нему в палату мисс Крэймер, и, пока она указывала новым пациентам их койки, он следил за ними с боязливо-радостной улыбкой. Вокруг обоих глаз у него вспухли черные круги, а сломанный нос скрывала белая марлево-гипсовая нашлепка. Ничего от смущения не понимая, он мучительно покраснел и застенчиво сказал, что, наверно, сам во всем виноват, когда Йоссариан стал извиняться перед ним за свой зверский удар. Йоссариану было стыдно до слез, он не мог без горестного раскаяния смотреть на изуродованное лицо друга, который выглядел столь комично, что губы Йоссариана кривила непроизвольная ухмылка. А Дэнбара невыносимо удручала их щенячья, как он выразился, сентиментальность, и все трое очень обрадовались, когда в палату ворвался Обжора Джо со своим дорогим фотоаппаратом, чтобы снимать, как Йоссариан тискает мисс Даккит, и выдуманным приступом аппендицита, чтобы оказаться в этот момент рядом. Однако и его и Йоссариана ожидало разочарование. Мисс Даккит решила выйти замуж за врача — любого врача, они все прекрасно делали деньги, — и не желала рисковать добрым именем при своих потенциальных мужьях. Обжору Джо грызла безутешная тоска, пока однажды к ним в палату не привели — вот уж кого ни один из них не предполагал здесь увидеть! — капеллана в бордовом вельветовом халате и с такой сияющей улыбкой на радостно-самодовольном лице, что она бросалась в глаза, словно яркий луч зажженного ночью маяка. Его послали на лечение с болями в области сердца, хотя, по мнению врачей, он страдал от желудочных газов, а жаловался при отправке в госпиталь на запущенный висконсинский лишай.

— Что же это, интересно, за болезнь, — уважительно спросил Йоссариан, — висконсинский лишай?

— Вот и врачам тоже очень интересно! — горделиво воскликнул капеллан и радостно расхохотался. Никогда еще не видели они его таким оживленным и веселым. — Нету на свете такой болезни — висконсинский лишай! Понимаете? Я солгал. Мне удалось заключить с врачами сделку. Я пообещал им, что сам их оповещу, когда мой лишай пройдет, если они твердо пообещают мне его не лечить. Я никогда раньше не лгал. Замечательно, правда?

Капеллан согрешил, и грех обернулся для него истинным добром. Здравый смысл подсказывал ему, что лгать и уклоняться от выполнения долга грешно. С другой стороны, всем было известно, что грех — это зло, а от зла нелепо ждать добра. И однако оно обернулось добром — он чувствовал себя прекрасно. Следовательно, исходя из элементарной логики, ложь и уклонение от велений долга нельзя было называть грехами. Чудесное прозрение мгновенно вооружило капеллана богатейшим арсеналом безукоризненных защитных силлогизмов, и он упоенно благодарил судьбу за свою удивительную находку. Свершилось истинное чудо. Ему теперь ничего не стоило преобразить бессилие в смирение, алчность в бережливость, леность в умеренность, грубость в прямоту, богохульство в мудрость, неправду в истину, порок в добродетель, жестокость в патриотизм, а садизм в справедливое правосудие. Для таких преобразований не требовалось ума, их мог совершить кто угодно. Тут нужна была лишь строго безнравственная последовательность. Капеллан почти мгновенно достиг всеобъемлющей аморальности под изумленным взглядом зачарованно оцепеневшего на своей кровати Нетли, который считал, что вокруг него собралась редкостная, уникальная банда безумцев, и ожидал появления сурового судьи с безапелляционным приказом выкинуть их всех вон как свору взбесившихся от наглости симулянтов. Ничего подобного не случилось. Вечером они отправились жизнерадостной толпой смотреть шикарную голливудскую кинопошлятину, а когда их жизнерадостная толпа вернулась после просмотра шикарной голливудской кинопошлятины обратно в палату, на пустовавшей до их ухода койке уже лежал солдат в белом, и Дэнбар, теряя рассудок, завопил:

— Он опять здесь! Опять здесь! Опять!

Йоссариан, холодея, замер: его одинаково ужаснул и пронзительный, леденящий душу вопль Дэнбара, и устрашающий, знакомый до мельчайших подробностей гипсово-марлевый кокон солдата в белом, мертвенно покоящийся на койке для недужных, но все же живых. Странное дрожащее клокотание гулко закурлыкало у Йоссариана в глотке.

— Он опять здесь! — истошно выкрикнул Дэнбар.

— Он опять здесь! — как бы заразившись его страхом, заорал пациент, поступивший на лечение за несколько дней до них в горячечном бреду.

Палату захлестнуло суетливое сумасшествие. Больные и увечные метались взад-вперед по проходу, бессвязно вопя, наподобие людей, оказавшихся в здании, которое охватил пожар. Одноногий пациент скакал по палате с одним костылем, испуганно выкрикивая:

— Что это? Что? Пожар? Мы горим?

— Он опять здесь! — гаркнул кто-то ему в ответ. — Ты что — не слышал? Он здесь! Он здесь!