Джозеф Хеллер - Поправка-22

— Он их там продает?

— Да нет, просто раздает.

— Щедрый, видно, парень, — хмуро проговорил Мило Миндербиндер.

— Это уж точно, — согласился Йоссариан.

— И все, стало быть, вполне законно, — заметил Мило, — раз на выдачу есть оправдательный документ. А со съестным там сейчас очень туго, и они, наверно, до смерти рады, когда он привозит им столько фруктов.

— Это уж точно, — подтвердил Йоссариан. — Его шлюха продает их со своей сестрой на черном рынке, чтобы покупать себе дешевые духи и побрякушки.

— Духи и побрякушки? — насторожившись, переспросил Мило Миндербиндер. — Этого я не знал. И сколько же они платят за дешевые духи?

— Старик тоже получает свою долю — на спиртное и порнографию. Он развратник.

— Развратник?

— Вот-вот. Просто удивительно.

— А хорошо идет в Риме порнография?

— Просто удивительно. Или взять, к примеру, Аафрея. Ведь никогда не подумаешь, верно?

— Что он развратник?

— Да нет, штурман. Ты ведь капитана Аардваарка знаешь? Милый такой парень, он наверняка подходил к тебе, когда ты прибыл к нам в эскадрилью. Подошел и представился: «Штурман Аардваарк, если вам не сказали: Аардваарком назвали, в штурманы призвали». Трубка у него будто приросла к губам, и еще он, я думаю, спрашивал, в каком колледже ты учился. Припоминаешь?

Но Мило не слушал.

— Возьми меня в компаньоны! — умоляюще выпалил он.

Йоссариан отказал ему, хотя превосходно понимал, что они смогут распоряжаться, как сочтут нужным, целыми грузовиками фруктов, полученных, по записке доктора Дейники, из запасов офицерской столовой. Мило Миндербиндер очень горевал, но с тех пор доверял Йоссариану все свои тайны, кроме одной, мудро рассудив, что человек, отказавшийся обворовывать любимую страну, не захочет обворовывать и кого бы то ни было из ее граждан. Он доверил ему все тайны, кроме одной: не открыл, где именно расположены среди холмов его тайники, куда он начал прятать свои деньги после возвращения из Смирны с грузом инжира — ему удалось до отказа набить им самолет, — когда Йоссариан рассказал, что в госпитале объявился обэпэшник. Для Мило Миндербиндера, который по простоте душевной, как он считал, добровольно согласился стать начальником офицерской столовой, эта должность была священной.

А при первом разговоре они говорили о Снарке.

— Я и не знал, что у нас в меню почти нет чернослива, — признался Мило Миндербиндер Йоссариану, притащившись к нему в палатку, чтобы познакомиться с ним и прочитать записку доктора Дейники. — У меня еще не было времени как следует осмотреться. Но я обязательно обсужу этот вопрос с моим шеф-поваром.

— С каким таким шеф-поваром? — остро глянув на него, спросил Йоссариан. — Нету у нас в столовой шеф-повара.

— Да это я про капрала Снарка, — виновато отводя взгляд, сказал Мило Миндербиндер. — Он у нас единственный повар, а значит, он и шеф, хотя на самом-то деле мне хочется перевести его в административный отдел. Он, по-моему, слишком творчески относится к своему делу. Ему кажется, что стряпня — это искусство, и он все время разглагольствует про насилие над его талантами. А зачем нам их насиловать? Вы, кстати, не знаете, за что его разжаловали и почему он до сих пор капрал?

— Знаю, — сказал Йоссариан. — Он отравил всю эскадрилью.

— Он… что? — опять побледнев, переспросил Мило Миндербиндер.

— Да намешал в сладкий картофель солдатского мыла, — объяснил Йоссариан. — Решил однажды доказать, что у людей нет вкуса и что они, вроде филистимлян, не способны отличить хорошее от плохого. Он всех здесь чуть не уморил. Даже боевые вылеты были отменены.

— Хорош, нечего сказать! — с осуждением поджав губы, воскликнул Мило Миндербиндер. — Ну а потом-то он хоть понял, что не прав?

— Наоборот, — сказал Йоссариан, — он понял, что абсолютно прав. Мы за обе щеки уплетали его стряпню и требовали добавки. Нам всем было потом очень худо, но жрали мы с наслаждением.

— Значит, его обязательно надо перевести в административный отдел, — дернув, словно испуганный заяц, невезучими усами, проговорил Мило Миндербиндер. — Я не могу допустить, чтоб такое повторилось при мне. Я, видите ли, хочу сделать нашу столовую образцовой, — доверительно и серьезно сообщил он. — Это ведь вполне достойная цель, правда? А если у начальника офицерской столовой нет такой цели, ему лучше отказаться от этого поста. Вы согласны?

Йоссариан недоверчиво окинул собеседника пытливым взглядом, но увидел перед собой открытое и простодушное лицо человека, явно неспособного к обману или коварству, — это было по-своему честное и правдивое лицо с чуть косящими глазами, черными бровями, рыжеватой шевелюрой и невезучими бурыми усами. Мило Миндербиндер беспрестанно пошмыгивал резко свернутым набок носом, который был всегда направлен, тонкий и необычайно длинный, в противоположную взгляду сторону. Этот по-своему цельный облик соответствовал характеру Мило, решительно не способного нарушить своих устоявшихся нравственных принципов, как не способен человек по собственной прихоти превратиться в осклизлую жабу. Основываясь на своих принципах, Мило Миндербиндер считал, к примеру, грехом запрашивать в сделках меньше, чем можно сорвать. Его часто обуревали приступы нравственного негодования, и он бурно вознегодовал, узнав от Йоссариана, что за ним охотится обэпэшник.

— Да не в тебе тут вовсе дело, — успокоительно сказал ему Йоссариан. — Он охотится за цензором из госпитальных пациентов, который расписывается на досмотренных письмах как Вашингтон Ирвинг.

— Я никогда нигде не расписывался как Вашингтон Ирвинг.

— Вот именно.

— Так это просто уловка! Они хотят заставить меня признаться в махинациях на черном рынке. — Мило Миндербиндер со злостью дернул себя за всклокоченный бурый ус. — Ненавижу таких молодчиков! Всегда они травят людей вроде нас. Почему б им не прижучить Уинтергрина, если уж у них так чешутся руки творить добро? Он плюет на все инструкции и вечно сбивает мне цены.

Мило Миндербиндер никак не мог ровно подстричь свои невезучие усы. Поэтому-то они и были у него невезучие — вроде глаз, которые никогда не глядели в одно и то же время на один и тот же предмет. Вообще-то Мило видел куда больше других, но очень своеобычно. Его здорово испугал обэпэшник, зато приказ полковника Кошкарта о повышении нормы боевых вылетов до пятидесяти пяти он воспринял со спокойным мужеством.

— Ничего не поделаешь — война, — сказал он. — У нас нет права жаловаться на тяготы жизни. Если полковник считает, что пятьдесят пять вылетов — наш долг, мы должны его выполнить.

— Никому я ничего не должен, — твердо объявил Йоссариан. — Мне обязательно нужно увидеться с майором Майором.