Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

Группа громадного унтера сразу охватила сторожку. Один из солдат вытащил гранату. Но унтер сделал знак рукой, и тот сунул длинную ручку гранаты обратно за ремень.

Веретеницына бежала по своему следу. Тяжелая санитарная сумка била по бедру. Но бросать ее она побоялась. В ней оставались кое-какие медикаменты, пакет с сухарями и, самое главное, письма от мамы и брата. Брат воевал в 46-й армии на 3-м Украинском. Мама жила в Коломне. Связка писем была талисманом старшины медицинской службы Веретеницыной. Она никогда не расставалась с ней. Ей казалось, что, пока письма от мамы и брата с нею, ничего плохого не может случиться ни с мамой, ни с братом, ни с нею самой.

Когда до проселка осталось метров пятьдесят и за ельником Веретеницына увидела крышу сторожки, в стороне большака загремело. Частая винтовочная стрельба свидетельствовала о том, что противники находятся друг с другом в непосредственном огневом контакте и расстояние между ними, скорее всего, уменьшается.

Волокуши хорошо маскировали их следы. И Веретеницына свернула правее. К сторожке она вышла по целику. Вытащила из-за пазухи «вальтер», передернула затвор и начала медленно приближаться к крыльцу. Распахнулась дверь, и в проеме показалась фигура старшего лейтенанта Игнатьевой. Веретеницына ее знала. Несколько раз встречались в госпитале.

– Повозки не вернулась? – спросила Игнатьева.

– Нет. Вам надо уходить. Сейчас здесь будут немцы.

– Пройдите сюда. – И Игнатьева жестом руки пригласила ее войти.

Веретеницына вбежала в сторожку. Запах крови, пота, медикаментов и ужаса ударил в ноздри. На полу лежали раненые. В сторожке было тепло, натоплено. У окна, склонившись над эмалированным тазом с водой, стояла медсестра в накинутом на плечи полушубке. Вторая перетаскивала раненого с забинтованной головой, видимо, пытаясь пристроить его поближе к натопленной печи.

– Надо уходить! Уходить! Уходить! – закричала Веретеницына и схватила первого попавшегося раненого.

Он лежал ближе всех к двери. Он застонал. Посмотрел на старшину испуганными страдающими глазами и обеими руками ухватил ее за плечи. Она поняла, что он ее не отпустит. В распахе полушубка с лейтенантскими погонами виднелось голое тело, плотно запеленутое свежими бинтами.

– Уходить, товарищ старший лейтенант!

– Куда я от них?..

Но Веретеницына, казалось, не слышала ее. Она потащила раненого лейтенанта к дверному проему. Тот, пытаясь помочь ей и себе, судорожно двигал ногами.

– Санки! Какие-нибудь санки есть?

Санки она увидела возле стены. Положила на них лейтенанта, укутала его шинелью, валявшейся возле порога, и впряглась в пеньковые лямки.

Я перетащу их всех в лес, лихорадочно думала она. В лес. Игнатьева просто испугалась. Растерялась и не знает, что делать. Никто из тыла сюда уже больше не вернется. И поэтому надо действовать самим. Пока есть время. А старший лейтенант просто растерялась.

Лишь только она успела затащить сани в ельник, на проселке захрустел снег под ногами десятка бегущих людей. Веретеницына протащила сани еще метров пятнадцать и присела на корточки. Надо было отдохнуть и осмотреться. Направление движения она не потеряла, шла правильно. Там, впереди, овраг, где ждут ее Колобаев и раненые. Она привстала и увидела мелькающие за ельником немецкие каски. Послышалась отрывистая команда на немецком языке. Она схватила пеньковую веревку и потащила сани в глубину леса.

Кирдяй снова поджидал ее у дороги. Будто знал, когда Зинаида будет возвращаться с коровника домой. Издали махнул белой бумажкой. То, что это было не письмо, Зинаида поняла сразу. Извещение! Сердце ее сдавило так, что она охнула и опустилась на корточки. Потом взяла себя в руки и пошла навстречу почтальону.

Кирдяй улыбался, что-то балагурил. Она выхватила из его руки казенную бумагу с синим штемпелем, и от души отлегло.

Это было извещение из районного отдела НКВД за подписью тов. Флягина: гр-ке такой-то, явиться туда-то, такого-то числа во столько часов.

Никому она не показала извещение.

Через два дня запрягла Гнедого и поехала в райцентр.

Флягин сидел на стуле с высокой спинкой, обитой черным дерматином. Ей подвинул табуретку, стоявшую в углу. Обошел сзади и потянул воздух. В кабинете пахло неприятно. Черт возьми, подумал он, неужели уборщица, эта деревенская дура, снова закрыла в его кабинете кота? Но пахло не кошиным пометом, а чем-то более отвратительным. И вдруг он понял, что пахнет от нее, от той, которой он любовался и которую ждал, рисуя в воображении самые соблазнительные и смелые картины.

Флягин мгновенно все понял. Вначале появилось чувство неловкости. Потом захлестнула обида. Потом злость. Все это перемешалось подобно запаху, исходившему от девушки, которая с невинным видом сидела на табуретке в его кабинете и ждала своей участи. Он сунул стопку чистых листов приготовленной бумаги в стол. Спросил, усмехнувшись:

– Так вы спасались от немцев?

– Так мы спасались от немцев, – ответила Зинаида.

– Ладно. Поговорим в другой раз. Свободна.

Она шла по узкому коридору, чувствуя, как страх разжимает свои железные когти и ей свободнее становится дышать и думать. Когда подала отмеченный Флягиным пропуск дежурному милиционеру у входа, поняла, что густая краска заливает ее лицо и шею. Милиционер взял пропуск и напряженно посмотрел ей вслед.

Она ликовала.

Воронцов лежал в снегу на краю болота, короткими очередями вел огонь по мелькающим среди берез фигуркам немецких пехотинцев.

Немцы разрезали роту на две части. Основной удар пришелся на второй взвод, и взвод был раздавлен, уничтожен почти целиком в первые же минуты боя.

Рядом, настроив шептало на одиночный огонь, стрелял пулеметчик Темников.

– Что, ротный, прижали нас к болоту! – крикнул Темников.

Пожилой пулеметчик ждал не просто его ответа, а решения. Его, командира роты, немедленного решения, которое избавит их, оттесненных к болоту во время прорыва танков и теперь оказавшихся в безнадежной ситуации. Все понимали, что патронов хватит еще на несколько минут.

– Всем переместиться на левый фланг! – крикнул он и привстал на локте. И в это время пуля содрала с березки кору и скользнула под его шинель. Удара он не почувствовал. Значит, прошла мимо. Он пошевелился. Нет, ни боли, ни немощи он не ощущал.

Солдаты закопошились, начали переползать поближе к нему и к Темникову.

– Видать, пора переодеваться в чистое, – невеселым нервным смешком засмеялся помкомвзвода Радченко.

– Пора, – сказал Воронцов и достал из полевой сумки трофейный «парабеллум».

В диске автомата оставалось всего несколько патронов, на одну хорошую очередь. Воронцов берег их на тот случай, если немцы, тоже залегшие за березняком, вздумают подняться. А может, и хорошо, что они поднимутся? Тогда станет видно, куда надо прорываться. Да и встречный огонь будет не таким прицельным и сосредоточенным. Танки и основная часть пехоты ушли в сторону Дебриков. А тут немцы оставили тех, кто должен их добить или принудить к сдаче.