Иван Кошкин - В августе 41-го. Когда горела броня

Закончив со снарядами, Петров отошел от танка. Метрах в сорока от расположения батальона, под высокой, столетней сосной белели четыре свежих продолговатых холмика. Старший лейтенант совсем ничего не знал о Пахомове, а из его экипажа в лицо видел только водителя. По сути, он не мог обвинить себя в гибели этих людей, лишь одна мысль грызла его…

— Ты ни в чем не виноват, — Беляков подошел сзади неслышно.

— Он почему-то очень боялся, что его сочтут вредителем, — невпопад ответил комроты. — Даже танк не хотел сам сводить с платформы.

— А-а-а, — комиссар достал пачку дешевых папирос и предложил одну Петрову.

Оба закурили.

— Ну да, конечно, — комиссар выпустил клуб дыма, — ты не можешь знать. Его отца арестовали в сороковом, не помню за что, сына, соответственно, решили турнуть из училища. Шелепин за него вступился, ну и я руку приложил. А мы с ним — почти герои, у него Красное Знамя за Халхин-Гол, у меня Красная Звезда за финскую. В общем, отстояли парня, в конце концов, дети за отцов не отвечают. Чего нам это стоило — это отдельный разговор, но Пахомов с того момента на воду дул и вообще стал отличником и примерным курсантом. Ладно, чего стоять, пойдем. Здесь уже ничего не сделаешь…

Петров проснулся затемно, сон больше не шел, и старший лейтенант выполз из-под брезента. Предвещая хорошую погоду, на небе тускло горели предрассветные звезды. Последнее летнее утро было холодным, и лейтенант сделал несколько упражнений, чтобы согреться.

— Что, Ваня, не спится? — Шелепин подошел неслышно, и комроты чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Да вроде выспался, — ответил Петров.

— Да, вам, молодым, немного надо, — усмехнулся майор, затем поднял голову. — Вот дерьмо, и сегодня ясно будет. Если истребителей не дадут — тяжеленько придется.

Он прервался, старший лейтенант почтительно помалкивал, не желая нарушать сосредоточенность старшего по званию.

— Значит, слушай меня внимательно, старший лейтенант Петров, — решительно сказал комбат. — Война есть война, случиться может всякое. В случае моей гибели или ранения командование батальоном переходит к тебе. Не спорь, с комиссаром я это уже обсудил, он согласен. Официально все это оформлять некогда, просто примешь батальон — и все.

Туман вползал на поляну, в белесой дымке танки казались сказочными чудовищами, на броне выступала роса. Мгла стало прозрачней, звезды, бледнея, исчезали одна за другой.

— Светает, — прошептал Петров.

Шелепин посмотрел на часы, затем снова на небо, кивнул:

— Пора. Поднимай людей.

Сидя в своем КВ, комбат слегка довернул башню, разглядывая в прицел Ребятево. В бою Шелепин обычно садился на место наводчика, поскольку обзор оттуда был лучше, а воевать, высунувшись по пояс из башни, майор не любил, тем более что, в отличие от «тридцатьчетверки», круглый люк КВ защиты от пуль не давал. Впрочем, смотри не смотри — поле перед деревней было по-прежнему затянуто туманом. С одной стороны, это давало возможность скрытно выдвинуть батальоны на рубеж атаки. С другой — наступать в таких условиях было неприятно. В этот раз с танками шли не разведчики, а саперы — перед деревней немцы выставили мины. Но в таких условиях думать придется прежде всего о том, чтобы не потоптать собственную пехоту. Комбат слегка нервничал, из головы не шел утренний разговор с Тихомировым. Комдив вызвал Шелепина к радиостанции примерно в шесть утра, голос старого товарища был напряженным:

— Юра, слушай меня внимательно. Наша задача слегка меняется — мы обязаны не просто взять Валки и Ребятево. Дивизия должна захватить деревни и, продолжая наступление, выйти к железной дороге. Командиры полков уже поставлены в известность. Так что не давайте им опомниться, выбьете из деревни — начинайте преследование.

— Какого черта, — комбат ничего не понимал. — Почему ты мне это говоришь сейчас? Где приказ на наступление?

— Приказы отданы командирам полков, — повторил Тихомиров. — Ты выступаешь в качестве усиления, ваш батальон придан командиру 732-го. Конец связи.

Это было очень странно. В изменении задачи не было ничего необычного, но то, что полковник вдруг вздумал сообщать это командиру танкового батальона лично, да еще сделал это в эфире, открытым текстом, не укладывалось ни в какие рамки. Это было не похоже на комдива, и майор нервничал. Однако приказы не обсуждаются, и не его, Шелепина, дело — подвергать сомнению решения командира 328-й, на то у Тихомирова имеется комиссар. Сейчас надлежало думать о выполнении задачи. Ребятино было небольшой деревней, гораздо меньшей, чем Воробьево, но теперь немцы знают, с кем имеют дело, и наверняка подготовились лучше. Комбата в основном беспокоили мины и авиация, серьезной проблемой могла стать также потеря связи с танками батальона. Радист Петрова сумел наладить станцию, но у пяти других радийных танков радио работало с перебоями. 71-ТК-З была довольно капризной радиостанцией и от сотрясения легко выходила из строя, а в том, что в ближайшие часы им придется здорово потрястись, комбат не сомневался.

Первая и вторая роты батальона должны были поддерживать атакующие батальоны 732-го полка, третью, в которой осталось всего два танка, Шелепин оставил при себе. Обдумав свои действия в бою за Воробьево, майор пришел к неутешительному выводу: бросившись очертя голову в бой, он в какой-то момент утратил контроль над ротами Петрова и Иванова, при этом фактически взяв под свое командование танки Бурцева. На этот раз он останется во втором эшелоне, рядом с КП нового командира 732-го, и будет руководить действиями своих танков оттуда, а в случае необходимости сам поведет в атаку резерв. Беляков решил идти в бой с Петровым, в роте которого после вчерашнего боя осталось четыре машины. Комиссар был умелым и храбрым танкистом, но очень плохим командиром, он хладнокровно и умело дрался, но вряд ли смог бы руководить действиями хотя бы роты. К счастью, Беляков прекрасно сознавал этот свой недостаток, в полководцы не лез и был готов воевать под началом старшего лейтенанта как простой командир экипажа.

Солнце поднялось выше, и туман начал рассеиваться, выпадая росой на траву. Комбат посмотрел на часы — до начала артподготовки оставалось две минуты. Потянулись томительные мгновения. Несмотря на то, что он был готов к этому, грохот орудий артиллерийского полка заставил майора вздрогнуть. Три четверти пушек и гаубиц дивизии обрушили на Ребятево шквал железа, и, глядя в бинокль, как снаряды разносят дома, рубят деревья, поднимают столбы земли и пламени, Шелепин надеялся только, что жители успели покинуть село. Батальоны при поддержке танков двинулись в атаку, не дожидаясь окончания обстрела, и преодолели половину расстояния до Ребятева, когда гитлеровцы открыли ответный огонь. Во вчерашнем бою немцы потеряли значительную часть своего артиллерийского парка, и, похоже, подтянули к деревне все, что осталось. Среди наступающих цепей выросли кусты разрывов, и почти сразу же продвижение остановилось, бойцы стали залегать.