Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду

– Твою ж мать… – Тарасова опять пошатнуло… – Зачем пришли тогда?

– Жениться хотим! – пискнула из-за спины лейтенанта переводчица.

– Что???? – Тарасов едва не упал. То ли от неожиданности, то ли от слабости… Но схватился за еловую лапу и устоял.

– Жениться хотим… – почти прошептал совсем стушевавшийся лейтенант.

– Любовь у нас, товарищ подполковник! – почти крикнула Довгаль.

– Да понял я… – Тарасов, наверное, в первый раз растерялся за весь поход. – Что кричать-то…

Но собрался быстро. И сразу заорал на влюбленных:

– Совсем обалдели? Шутки решили пошутить? Какая, к чертовой матери, женитьба? Вы где, придурки, находитесь? Это война, если вы еще не поняли! Еще и беременная, небось? – заорал Тарасов на переводчицу. – Зов плоти, значит! Я вам покажу, зов плоти, епметь!

– Товарищ подполковник… Не надо матом… – Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперед, закрывая Наташу собой…

А она вдруг заплакала.

И эти слезы вдруг…

Тарасов словно натолкнулся на какую-то не видимую никому, кроме него, стену. И имя этой стене было… Надя… Он вдруг увидел, что эти совсем еще юные – господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! – любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило…

А вслух комбриг сказал:

– Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Олешко!

Тот совершенно по-граждански пожал плечами:

– А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Наташей любим друг друга. И хотим пожениться.

– Давно?

– Очень. Уже два дня.

Тарасов прикусил губу. Два дня на войне – это вечность. Да еще и в тылу врага…

– Свадьбу отложу, – ответил он, прищурившись. – Завтра операция. Когда выйдем в наш тыл, тогда и будем вас женить. Всей бригадой.

– Нет! Мы сегодня хотим! – Наташа вышла вперед и упрямо посмотрела на Тарасова. – Завтра может быть поздно.

Подполковник не успел ответить. На его плечо опустилась исхудалая рука Мачихина:

– А они правы, Ефимыч… Завтра может быть поздно… Отойдем?

– Ждите, – бросил влюбленным Тарасов. И отошел с комиссаром шагов на десять, мешая трофейными ботинками грязь и снег новгородских болот…

– Как думаешь? – шепнул Наташе лейтенант Димка Олешко, научившийся целоваться позавчера. Научившийся убивать месяц назад…

– Комиссар уговорит, – шепнула ему переводчица, техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль.

– Думаешь?

– Думаю…

– Люблю…

– И я…

Они яростно сцепились руками, ожидая разговора – нет! Приговора! И смотрели, как подполковник, сложив руки за спиной, молча кивал бурно жестикулирующему комиссару.

Потом буркнул что-то, развернулся и рявкнул на адъютанта:

– Писаря сюда!

А потом резким шагом подошел к Кузнечику с Наташей.

– Рота в курсе?

– Так точно, товарищ подполковник! – вытянулся Олешко. А Довгаль добавила:

– Как же не в курсе-то…

– Как бойцы отнеслись? – спросил подошедший за комбригом Мачихин.

– Ну…. Вроде нормально… – застеснялся Кузнечик.

Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачихин опять положил ему руку на плечо:

– Ты, лейтенант, не «вроде» должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь – где и с кем задержался? Тоже – «Вроде я тут с ребятами засиделся…» Так?

– Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! – вступила в разговор Наталья.

– Ваша семейная жизнь в тылу у немцев, это моя жизнь! Понятно? – прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо.

А из-за другого плеча выскочил адъютант Михайлов:

– Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки…

– Хххе, – опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нем карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.

– Первый раз, блин, женю… – ухмыльнулся он. – Что тут говорить-то надо, а комиссар? – повернулся он к Мачихину.

Тот по-доброму улыбнулся:

– Ты женат-то, а не я…

Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:

– Объявляю вас мужем и женой, в общем! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как вернемся. Договорились?

– Так точно, товарищ подполковник! – А голоса-то у Наташи с Митей дрожали…

– Шагайте по подразделениям. Трехдневный отпуск получите за линией фронта.

– Николай Ефимович… – укоризненно протянул Мачихин. – Ну, нельзя же так…

– Не понял, товарищ комиссар? – развернулся Тарасов к Мачихину.

Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок.

Тарасов засмеялся от неожиданности:

– Вот я старый пень. Забыл совсем…. Держите подарки, ребята!

Кузнечик смущенно взял из рук командира бригады худой мешок.

– Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Лады? Пойдем, комиссар!

Скрипя мокрым мартовским снегом, командир и комиссар бригады удалились в подлесник.

– Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня.

– Понял тебя, командир, сделаем…

А Наташка по неистребимому своему женскому любопытству сунула нос в вещмешок.

– Митька! Живем!

В мешке оказалась буханка хлеба, банка каких-то консервов и фляжка с чем-то булькающим…

Свадебный подарок – это самое дорогое, что есть у тебя сегодня.

Это была последняя буханка хлеба, последний спирт и последняя трофейная тушенка.

Если, конечно, не считать госпитальные запасы. Их, как говорят в Одессе, еще есть. Еще…

Тарасов надеялся, что завтра это «еще» считать не будет.

А Митя-Кузнечик и Наташа Довгаль надеялись, что завтра не наступит никогда…

– Увидимся послезавтра? – сказала она ему.

– Конечно, – ответил он. – Хлеб раненым…

– Да, мой хороший…

И они стали целовать друг друга. Первый раз на виду у всех.

Вещмешок упал на грязный снег…

– Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, – похлопал Кузнечика по плечу сержант Заборских.

Тот оглянулся:

– Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся!

– Вижу… – хмыкнул Заборских. – У нас вам подарок есть. Пойдемте, а?

Подарком оказалась землянка.

Самая настоящая.

Пока лейтенант с Наташей ходили к комбригу, бойцы, оказывается, вырыли на крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно – глинистое и мокрое – набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку – забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно.