Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду

– Это ж вода, товарищ подполковник!

– Это по-вашему вода! По-нашему – чай! Пей давай, пей… Тем более, это не просто вода, а вода с брусникой. Выкопали тут пару кустиков. И заварили.

– Правда, мочегонный чай получился, – буркнул майор Шишкин. – Я допить кружку не успеваю, как уже в кусты надо бежать…

– Зато витамины, начштаба… – хохотнул Мачихин.

А лейтенант с тоской подумал, что как бы не обмочиться в полете от такого чая…

– Лейтенант, тебя как зовут? – обратился к Зиганшину Тарасов.

– Сергей…

– А по отчеству?

– Олегович… – растерянно ответил лейтенант. – А что?

– Сергей Олегович, ты мне скажи по душам, что у вас там среди летчиков говорят? Почему снабжения нет?

– Да как же нет, товарищ подполковник! Вчера ночью «ТБ-три» вылет делали. Сбрасывали на парашютах тюки.

– Какие тюки?? – Немногословный Шишкин едва не выронил кружку с «чаем».

– Ну я уж не знаю… Нас комполка предупредил, что, если посадочная оборудована не будет, скидывать по ракетам.

– Что?? – в голос почти крикнули все трое.

– Ну по ракетам. Вы должны были сигналы давать ракетами. Только вот я в полете еще думал. Тут по всему району ракеты бросают. Не пойми кто, то ли вы, то ли партизаны, то ли… Блин… – До лейтенанта начал доходить ужас ситуации. – Неужели немцам сбросили?

Тарасов матерно выругался.

– Мать их за ногу… Ведь каждый день координаты им шлем… Шишкин!

– Я, товарищ подполковник!

– Докладная записка готова?

– Николай Ефимович… Обижаешь… – Начштаба протянул Тарасову запечатанный пакет.

– Лейтенант… Передашь этот пакет лично комфронта. Понял? Лично!

Зиганшин задумчиво почесал затылок:

– Мне бы еще до него добраться, до комфронта-то… Впрочем, наверняка вызовут туда.

– Вот там и передашь.

На Тарасова внезапно дунуло едким еловым дымом от костра. Отвернувшись от него, подполковник увидел бойца, подбегающего к нему:

– Товарищ подполковник, разрешите доложить! Разгрузка закончена. Интенданты сейчас сортировкой занялись. Раненых грузить?

– Само собой. И бегом!

На этот раз чертыхнулся Зиганшин:

– Мы много не увезем, товарищ подполковник! Пять человек только. На местах бортстрелков. Так что только сидячих.

– В люльки лежачих погрузим, – отрезал Тарасов.

– Поморозим же! Ветер, а там фанерка…

– А тут умрут. Не сейчас, так через час. Понимаешь, лейтенант…

– Понимаю, но…

– Но? Но?! Ты, лейтенант, знаешь, какие у нас раненые, какие люди? Ты знаешь, что вчера наши раненые сделали? – Вспыхнувшая ярость Тарасова вдруг вылилась слезами по щекам. – Ты, лейтенант, герой! Спасибо тебе! А моим ребятам кто спасибо скажет? Грузите, я сказал!

Через полчаса «уточки» стали подниматься в ледяное небо, неуверенно покачивая полотняными крылышками…

Провожая их взглядом, Тарасов хрипло спросил, не глядя ни на кого:

– Как думаешь, пацаны еще живы в Малом Опуеве?

Ответом ему было тяжелое молчание…

Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.

Комбат-раз – капитан Иван Жук – приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того, десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча – что самое страшное! – прыгнули на их головы.

Через полчаса, когда под Большим Опуевом еще только разгорался бой, батальон Жука уже зачищал от недобитков деревню.

– Молодцы, мужики! Молодцы! – орал он ребятам, деловито – отделениями – прочесывающим избы.

Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел…

Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемет. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещенную багровым огнем разгорающихся пожаров.

– Подавить пулеметчика! Бегом! – заорал Жук. – Где командир штурмового взвода?

– Убит!

– Мать твою… Морозов! Морозов! – крикнул комбат. – Бегом к штурмовикам, пусть давят пулемет!

– Есть, товарищ капитан! – Комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.

Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули – вместо того, чтобы порвать живую плоть – выщепили дыры по стене избы.

Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Еще несколько десятков метров, и…

– Товарищ лейтенант… Комбат…

– Да понял я! – Лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки. – Фомичев штурмовиками сейчас…

Договорить он не успел. Немцы начали минометный обстрел, и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.

– Тьфу… – Приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.

– Ранены?

Лейтенант застонал, держась за лицо.

– Дайте посмотрю. – Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону…

– Фингал будет. А глаз вроде цел… Холодное приложить надо…

Новый взрыв заставил ткнуться в «холодное».

И в этот момент немецкий пулемет захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва, и минометы тоже замолчали.

– Ай, Фомичев, ай, молодец! – вскрикнул лейтенант, вставая на колени. – Рота, вперед!

Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулеметчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина – разбросав конечности и кишки по снегу, валялись дохлые фрицы-минометчики. Тех, кто еще пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.

– Языка! Языка оставить!

– Некого, товарищ лейтенант! – развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев. – Все умерли почему-то!

В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер – без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада в спину.

– Связать и в штаб бригады, – распорядился комроты.

– Скотина… – удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг. – Какую вещь испортил…

– Не-ееет! – закричал вдруг кто-то тонким голосом. – Не трогайте его! Он мой!

Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.

От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить:

– Не трогайте, ироды! Мой он, мой! Прошу вас… – и зарыдала.

– Это что за явление Христа народу! – грозно рявкнул на бабу подошедший незаметно комбат.

– Товарищ капитан… – начал было лейтенант.