Иван Кошкин - Когда горела броня. Наша совесть чиста!

Командир промолчал. Слишком часто он видел на Украине, как валились к земле, полыхая, краснозвездные самолеты. Это только с виду бомбардировщик кажется беззащитным, а на деле может огрызнуться из пулеметов так, что мало не покажется. Однако у наших летчиков, похоже, было свое мнение на этот счет. «Хейнкели» собрались теснее, готовясь встретить «ишаки» огнем воздушных стрелков. Истребители, пользуясь преимуществом в высоте, бросились в атаку. У Петрова замерло сердце.

— Что они делают? — Безуглый в сердцах ударил кулаком по броне. — Их же сейчас изрешетят!

В небе послышался треск, словно рвали толстый брезент — заговорили скорострельные пулеметы бомбардировщиков. «Ишаки», не сворачивая, продолжали сближение.

— Им скорости не хватает, — тихо сказал Петров. — Они и так еле догоняют, если начнут вилять — немцы точно уйдут.

Теперь пулеметы трещали непрерывно. Танкисты молча смотрели, как два смельчака шли в самоубийственную атаку. Внезапно под крыльями первого истребителя полыхнуло, и в середину немецкого строя метнулись, растягивая дымный след, четыре огня. Мгновение спустя пламя ударило из-под плоскостей второго «ишачка». Огненные шары вспухли над «Хейнкелями».

— Ух ты! — восхитился Осокин. — Командир, чем это они их?

— Не знаю! — крикнул Петров. — Нет, ты смотри, что делается!

На глазах у всей станции немец вильнул в сторону и врезался в соседа по строю. Один из бомбардировщиков развалился, второй, кувыркаясь, пошел к земле.

— УРРАА!!! — Петров сорвал с головы танкошлем и бешено замахал им над головой.

Кричали все, Безуглый тряс пулеметом и хохотал, обычно невозмутимый Симаков вдруг выбил на крыше моторного отделения какую-то невообразимую чечетку. Строй «Хейнкелей» распался, самолеты со снижением уходили к линии фронта. «Ишаки» снова набрали высоту и атаковали подбитый зенитчиками бомбардировщик. В небе опять раздался треск разрываемого брезента. Немецкий самолет накренился, затем вдруг перевернулся и почти отвесно пошел вниз.

— Троих завалили, надо же, — прошептал старший лейтенант.

За все время боев на Украине он ни разу не видел, чтобы наши истребители вышли из воздушного боя победителями.

— Танк горит! — донесся истошный вопль от хвоста эшелона.

В десяти метрах от четвертого спуска, стоял, накренившись влево, Т-26. Над моторным отделением поднимался густой дым. К танку уже бежали люди. Из раскрытого люка вытаскивали водителя. Что-то с ним было не так…

— Ноги… У него ж ног нет, — сдавленно просипел наводчик. — Это что же…

— Симаков, отставить, — рявкнул старший лейтенант.

— Носилки! Санитаров!

Из башни доставали тела командира и наводчика, принесли огнетушители. Пожар удалось погасить, убитых накрыли брезентом, к подбитому танку уже цепляли буксирные тросы. Несмотря на близкие попадания, ни одна бомба не поразила эшелон, и разгрузка продолжалась — с первого и второго пандуса сползли «тридцатьчетверки». КВ, каким-то чудом спущенный на землю до бомбежки, стоял рядом с эшелоном. Шелепин дважды отмахнул с башни флажком, и состав передвинулся еще на одну платформу. Танк Петрова подъехал к машине комбата.

— Ну что, Ваня, как настроение? — невозмутимо осведомился майор.

— Нормально.

— Молодец. Видели, как наши их эрэсами разделали? Я такое на Халхин-Голе наблюдал, но чтобы так, в упор подойти… Соколы, одно слово, жаль, что поздновато их подняли. Значит, настроены по-боевому?

— Как всегда.

— Это хорошо. А то есть тут у нас такие командиры, которых вид смерти приводит в священный ужас и вызывает намокание штанов. Не повезло ребятам, — перескочил он внезапно, — бомба буквально в полутора метрах легла — осколки все в них… Много ли этой жестянке надо? Так, у вас еще три машины для разгрузки остались?

— Так точно.

— Тогда слушайте боевой приказ. Что-то соседний эшелон мне не нравится. Неорганизованно он как-то горит. Люди какие-то заполошно бегают. То ли у них командиров поубивало, то ли сбежали. Сходите, посмотрите, если надо — примите командование и возглавьте борьбу с пожаром. А то у них там, кажется, снаряды — рванут, не дай бог, будем летать по небу, как летчик Чкалов. Задача ясна?

— Да.

— Ну, выполняйте. Комиссар свою бандуру разгрузит — придет на помощь, у него подход к людям правильный. Возьмите с собой кого-нибудь из экипажа.

— Есть! Безуглый — со мной! Осокин, Симаков, ждать меня у машины!

Петров ловко соскочил с башни, рядом тяжело приземлился Безуглый. В руках радист по-прежнему сжимал ДТ.

— А это зачем? — спросил старший лейтенант.

— На всякий случай, — пожал плечами радист. — Вы бы, товарищ старший лейтенант, кстати, тоже наган прихватили. А то он у вас все время в танке болтается.

— Забыл после этих перетаскиваний нацепить обратно. Ладно, хрен с ним.

Они перелезли через пустые платформы, затем обогнули штабели бревен и выбежали к горящему эшелону. Передние четыре вагона дымились, кое-где сквозь доски прорывалось пламя. Возле них бестолково суетились несколько бойцов — одни пытался сбивать огонь шинелями, другие лопатами швыряли песок на тлеющие стенки. За паровозом что-то полыхало, маслянистый, черный дым затягивал пути перед эшелоном.

— А где остальные? — Петров лихорадочно огляделся. — Безуглый, давай в хвост — собирай всех, кто под руку попадется. Я посмотрю, что там горит.

— Товарищ старший лейтенант, — сержант взял пулемет наперевес, — давайте лучше вместе — надежней как-то!

Но комроты уже бежал вдоль состава. Он был в двух вагонах от пожара, когда из дыма перед паровозом появилась группа красноармейцев. Кашляя, растирая слезящиеся глаза, они жадно хватали воздух. Впереди бежал высокий широкоплечий старшина с совершенно черным от копоти лицом. Бойцы, пытавшиеся тушить пожар, бросили работу.

— Тикайте, хлопцы! — хрипло крикнул закопченный здоровяк. — Там не продерешься — битум горит! Надо к хвосту и со станции, пока не поздно.

— Отставить! — заорал Петров. — Прекратить панику!

Он подбежал к людям.

— Где командиры?

— Бомбой убило! — крикнул кто-то из красноармейцев.

— Что, всех сразу?

— Они под платформу полезли, а туда бомба угодила… — рыдающим голосом ответил другой. — Всех троих на куски! Товарищ командир, у нас тут снаряды — сейчас рваться начнут! Тикать надо!

— К-куда тикать? — от бешенства Петров начал заикаться.

В первые недели он видел немало подобных сцен, и люто возненавидел эту привычку людей: перед лицом опасности превращаться в стадо. Больше всего злило то, что пока одни, несмотря ни на что, пытались делать дело, другие бросали все и, обезумев от страха, любой ценой старались спасти свою жизнь, с его, старшего лейтенанта Петрова, точки зрения совершенно никчемную. Слишком много хороших ребят сгорело на глазах у комроты-1, и он не находил оправдания трусости. В конце концов, он-то никуда не бегает и не орет! Хотя очень хочется.