Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?

А Славка с другом жизнь осваивали: армянин вино продавал метрах в ста от входа в санаторий, так они его убедили бочку под ворота подкатить. Потом, на этой винной почве, с местными перемахались, добились, что милицейский наряд неделю у ворот стоял. В конце концов, они, вопреки правилам санаторным, решили прогуляться по городу. А там строго было поставлено, по-военному. Хоть ты инвалид, а солдат есть! Понятно, в строгости быстрее человек с казенных харчей излечивается и бежит.

Значит, Славка коляску толкает, палкой подпирается, Сергей на девочек поглядывает. Докатались, дознакомились и в санатории только на следующий день объявились. И вот опять эта палка-«меир» в ход пошла. Кто-то там Сергею обидное сказал, мол, безногий, а туда же. Отрежут, мол, и это дело. Славка и отмахнулся от паскудных слов тросточкой весом в полкило. Хотели дело завести, было там что-то средней тяжести у капитана медицинской службы, но воздержались. А из санатория их, конечно, попросили немедленно. Да оба и сами написали отказ.

Потом они еще встречались не раз. Сергей, тот пить начал. Точнее, бухать по-черному. У него в Москве рядом с домом ресторан был. Позвонит, закажет, ему и приносят. А батя его потом расплачивается. Полнеть стал, что безногому – смерть верная. А Славка его вытащил. Для начала позвонил в ресторан и убедительно попросил заказов от Сергея не принимать. Халдеи, разумеется, его послали, вежливо. Тогда он дождался очередного посыльного и опять же «меир»-палкой его отходил. Итогов не ждал, смотался по-быстрому домой и оттуда Сергею звонит, мол, как дела, брат? Можно заехать, погостить? Ну и погостил настолько, что Сергей и бухать бросил, и на протезы встал. А то все на коляске катался. Не знаю я его методов! Хотя Славка в ту пору йогой увлекся: на голове часами стоял, поза лотоса, ноги за шею забрасывал, мяса не ел и прочее. А вот палка знаменитая ему еще раз помогла. Только это с какой стороны посмотреть.

Нога-то у него, разденется, смотреть страшно, шрамы синие, ныла по ночам. Мать уговорила: оформи инвалидность! Пошел он в эту ВТЭК, или как там? И хоть все справки на руках, стали они его мурыжить, мол, нам военные врачи не указ, давайте все заново. На третьем заходе и сорвалось. Постоял Славка у этого стола застекленного, послушал очередные указания, а потом как врежет палкой по столу! Только брызги во все стороны, да зады белые из-под стола торчат. Палку под мышку и строевым врубил. И нога вроде прошла. Врачи потом, через матушку, снова приглашали, дескать, все, разобрались, но Славка больше не ходил на этот ВТЭК. А палке нашел хорошее занятие: он черный орех дома посадил и саженец к своей «меирке» подвязал. Чудеса просто: орех в этой местности медленно растет, а тут попер, не хуже кленка американского, сорного. Он потом у всех саженцев ее втыкал. И помогало. Значит, была сила в той «меирке». Нет, не сгнила. Слышали, дерево гофер? Да и я не знаю, но Славка утверждал, что из такого Ноев ковчег был сколочен. Врал? Может быть, он любит пошутить. Ладно, дайте доскажу. К сути подбираюсь.

Стал Славик работу искать. По диплому своему, в бухгалтеры, не пошел. Определился на службу в «вэвэ», жуликов охранять. От кого! От мести народной! За стеной еще понять надо, где дураки, с той или с этой стороны. Посмотрели, звание присвоили – лейтенант, потом старший, поставили командиром роты. Службу он знал, десантник – хорошая школа, особенно если в Фергане драили поначалу. И вроде все как у людей: дом начал строить, любовь-морковь, кстати, на сироте женился. Красивая, там Украина рядом, нет баб невидных. А чуть не сорвалось все по странному случаю. Вот тут доктор прав на все сто: не в сознании у нас теперь война, а под сознанием засела. С пустяка началось.

Сели вечером офицеры, выпили, за жизнь разговорились. Естественно, в ленинской комнате. Тут майор, замкомбата, говорит: «А вы читали Указ об охране президента? Там интересные позиции изложены. Ведь не было раньше такого». А Славка вдруг, ни с того ни с сего, у взводного пистолет попросил, хотя и свой на жопе болтался. И с двух рук по портрету лидера по-ковбойски шарахнул. А поскольку стрелок от Бога, то прямо в лоб попал. Портрет еще тот был, без пятна родимого, официальный. Вы думаете, ручки заломили? Хера там! Каждый, кто был, приложился. Конечно, рота на ушах – в ленинской комнате пальба и крики. А утром всех в следственный изолятор за сто километров отвезли. Они и не отпирались. И портрет не спрятали. Не было умысла. На том и стояли. Хорошо. А зачинщик был? Застрельщик? Был! Славка. Да кто знает, может, и курнули. Разжаловали Славку до «мамлея», хорошо, не закрыли. Вот и скажите, все нормально у нашего брата с головой?

– А Славка – это, часом, не ты? – чувствовалось, долго сдерживался спрашивающий, была ликующая напряженность в голосе.

– С чего бы? – изобразил крайнее удивление рассказчик.

– А с того, что больно уж подробно излагаешь. Палка-то цела?

– Говорю же, саженцы подпирает, а думать – твое право. Тоже, Шерлок Холмс нашелся!

– Так, разошлись. Брек, говорю. А ведь интересный рассказ! Кто следующий? – поспешил исключить возможность перепалки Горшенев. Однако, наклонившись к Аллахвердиеву, шепнул:

– Ох, непростые тут ребята сошлись. Понятно, что не все с вывода завербовались. А эти, четверо, они, выходит, «целевым» назначением?

– Тебе лучше знать, не темни. Мусий твой с ножом бросился, а этот, якобы Славик, с пистолетом на Меченого – это клиника или пророчество?

– А пророки от мира сего? – вскинулся Горшенев.

– А можно я теперь расскажу?

Аллахвердиев поднял голову, на освещенное пространство выбрался худощавый смуглый парень, явно с восточными чертами лица.

– Только я от себя. Просто хочу, если не повезет, чтобы со мной не ушло. А история про то, как наши подняли восстание в Пакистане, в тюрьме.

Горшенев подался вперед:

– Бадабир?

– Да. Но афганцы говорили так: Бадабера. Я с начала, как все это вышло.

В Душанбе кто бывал из вас? Нет? Тогда придется объяснить для начала, откуда я таджикский и узбекский языки знаю. Вырос в махалле, поселке, на Девятом километре. Это окраина города. И на акцент мой внимания не обращайте, или если вместо «его» скажу «евошний», так русские в Душанбе говорят. И в школу я пошел таджикскую, потому что русская далеко была. А какая разница? Вот языки и довели меня до Бала-Хиссара, крепость такая в Кабуле есть. Знакомо, да? А потом и в Тадж-Бек. Правильно, дворец Амина так называется.

В восемьдесят четвертом году, в апреле, только из учебки привезли в Теплый стан, появились два покупателя. Искали водителя на «уазик». А когда отбирали, то интересовались, откуда родом, имел ли приводы в милицию, как учился. Я даже в кандидаты не проходил. Просто стоял с земляками. А эти, майор и капитан черненький, носатый, на Гоголя смахивал, они с каждым отдельно беседовали и никому ничего. Просто: «Спасибо, вы свободны. Позовите следующего». Меня почему задвинули? С афганцем разговорился у КПП, насвай одолжил. А тут взводный подвернулся, начал кричать про зеленое говно и наркоманов, халтак растоптал. Это нехорошо, чужая вещь была. А я отродясь только нос курил. Еще орал, что все азиаты – басмачи. Крах полный! Зря я с этим чуркой связался. При чем тут афганец, я о взводном! Молдаванин. А все равно – чурка, хоть и потомок римский.