Бэзил Дэвидсон - ОПЕРАЦИЯ «АНДРАШИ»

— Так значит…

— Я вам сейчас расскажу. Слушайте.

Его охватило такое счастье, что он не устоял перед искушением поддразнить Марко:

— Нет, вы правда хотите мне что-то рассказать? Ну, если так, значит, все идет кувырком.

— Кувырком? Кто это вам сказал? Только не я, товарищ!

— Так рассказывайте!

Марко ухмылялся, смакуя шутку.

— Да, правда, мы не большие любители разговоров. Не то, что некоторые люди, э? Как по вашему, не то, что некоторые люди?

— Возможно, — согласился он, усмехнувшись.

— Еще бы! Ну-ка садитесь, и я введу вас в курс.

Они сели к столу друг против друга, положив локти на гладко оструганные доски, как во время совещания. Он ощутил новый прилив облегчения — это был еще один партизанский обычай. Порядок, дисциплина, серьезность — Марко придавал им большое значение.

— Наконец началось! — объявил Марко, и пальцы его левой руки щелкнули под привычным нажимом правой.

Его длинное лицо, окутанное тенями пыток и болезней, вдруг исполнилось здоровья и силы.

— Слышите? Они бегут!

— Как? Из-за… — Он замялся, и Марко не дал ему докончить.

— Из-за действий союзных армий на западе, мой друг? Ну нет, черт побери! Их бы нам тут и до второго пришествия не дождаться. Ведь так? — Он улыбнулся Корнуэллу с некоторым сочувствием. — Нет-нет, это настоящий фронт. Восточный. Они прорвали немецкую оборону. Не знаю точно где, но только не так уж далеко отсюда, и теперь все дороги будут забиты немецким транспортом. Вы такого еще не видели и никогда больше не увидите. И в городе их будет полным-полно. А потому пора уходить, понимаете? И побыстрее, черт побери. Еще день, много два, и тут будут немецкие войсковые тылы. Они нагонят сюда военной полиции, и пойдут повальные обыски.

Корнуэлл перебил его:

— Вы всерьез считаете, что нам надо уходить? А передатчик? Раз здесь начнется такое… — Он был рад, что сказал это.

— Бессмысленно. Ну что вы увидите? Транспортные колонны? Разве это ваше дело? Ими займемся мы. Городские группы уже получили инструкции. Да и вообще такого рода сведения сейчас особой ценности не имеют. Красной Армии известно, что происходит впереди. — Он вскочил, не в силах сдержать возбуждение. — За последнюю неделю они уничтожили столько немецких частей, что не знают, куда девать трофеи. — Он придвинулся к Руперту. — Через неделю, самое большее через десять дней они сами придут сюда. Вы понимаете? Вы представляете, что это означает? — Он в волнении расхаживал по узкой комнате, и тяжелые годы неволи спадали с него, как шелуха.

Корнуэлл снова прервал его, все еще пытаясь настаивать:

— Мне придется повидать Андраши, прежде чем мы уйдем. Вдруг он… я ведь не знаю, как это может на него повлиять.

Лицо Марко презрительно сморщилось:

— Теперь ему есть от кого улепетывать, э?

— Вы не имеете права говорить так!

Они стояли лицом друг к другу, и их возбуждение разрешалось гневом.

Казалось, к глазам Марко прихлынула кровь — желтоватые белки вдруг потемнели.

— Не имею? — Его голос словно взорвался изнутри.

— Ни малейшего! — крикнул в ответ Руперт. Они совсем забыли про отца Косты, который негромко сказал из своего угла:

— Вы очень уж шумите.

Марко со смехом схватил Руперта за руку и потряс ее.

— Ну ладно. Беру свои слова назад. Слышите — беру назад. — Теперь он уже поддразнивал. — Но после войны, да, после войны мы вернемся сюда и перестреляем все эти заячьи душонки, э? Согласны?

Руперт снова сел. Они выберутся из города, но с пустыми руками. Вот этого потом никогда не объяснить — как люди вступили на избранный ими путь и потерпели поражение.

— Пора уходить, — говорил Марко. — Вы слишком долго ждали, мой друг.

— Вы так считаете?

— Черт побери, мы все устроим. Обязательно. Но только… мы ведь ждали, ждали, ждали и ничего не делали целые дни, целые недели.

Корнуэлл посмотрел на него с благодарностью.

— Да, и у меня тоже такое ощущение. Марко кивнул.

— Мы уйдем ближе к вечеру. У вас будет время повидать этого вашего, а остальное мы устроим. — Он торжествующе хлопнул по столу. — Мы увидим, как первые из них будут проходить через город. Да-да.

Отец Косты сказал негромко:

— Это можно увидеть и из дома.

— Так проводи нас.

Отец Косты вышел из своего угла.

— Бранка соберет вам поесть. Я послал ее за хлебом. Через час его не будет.

Марко вдруг вспомнил про осторожность.

— Ты ведь предупредил ее, чтобы она много не покупала?

Отец Косты негодующе взмахнул рукой.

— От Бранки они ничего не узнают.

Он взял свечу, и они вышли из комнаты.

Свеча захлебнулась в стеарине. За стеклом незанавешенного окна разгорался новый день. Раздались болезненные вопли первых трамваев. Он представил себе их вагоны горчичного цвета, плакаты, рекламирующие товары, давно исчезнувшие из обихода, — кофе, сливочное масло, личное счастье, — нелепые въедливые плакаты, рождающие сосущую, злую тоску. За грязными оконными стеклами над крышами домов напротив занимающийся день высветлял погребальную пелену желтоватых облаков. Серый и желтый — цвета поражения. Страх вставал вокруг, как баррикада.

Они пришли сюда по длинным коридорам, темным, пахнущим гнилью, без ковров, — по коридорам мертвого дома: невозможно было поверить, что когда-то его строили, когда-то в нем жили. Однако тут, в комнатах, выходивших на улицу — во всяком случае, в этой комнате, — были заметны следы пребывания людей. Люди жили здесь или по крайней мере ночевали — по одному, по двое и редко, устраиваясь кое-как, ненадолго. Но следы их были здесь — успокаивая и в то же время внушая тревогу. У окна стояла продавленная тахта, на которой Марко провел первые часы ночи. На ней еще лежали его кожаный планшет и запасная синяя рубашка. Комната провоняла крысами и запахом давно не мытых мужских тел — прекрасное вступление к новому миру. Окна здесь уже много лет не только не протирались, но даже не открывались. На столе возле тахты лежала горбушка серого хлеба с куском колбасы — завтрак, который принесла ему Бранка. Сколько времени прошло?

Им следовало бы уже выбраться из города. А теперь надо было сидеть, затаившись, не меньше часа. Начало утра опаснее всего. Пожалуй, раньше полудня пойти к Андраши будет нельзя. А пока он сделал что мог: послал Тому с Костой записку. Хоть бы чашку кофе! Марко ушел куда-то с отцом Косты, и Бранка — высокая тоненькая девушка с печальными глазами и каштановыми волосами, закрученными на затылке в тугой узел, — убежала следом за ними. Тишина в комнате была гнетущей, еще более душной, чем смрадный запах пота и грязи.

С ним ничего не случится. Несомненно. И вероятно, хуже всего было именно это сознание. Ничего не случится. Все рискуют всем, — все, кроме него. Он всегда стоял в стороне. «Осторожней, не заплывай слишком далеко!» — как-то крикнула его мать на корнуэльском пляже. Впереди накатывались, изгибаясь, валы прибоя, и он не стал заплывать далеко. Он никогда не заплывал слишком далеко, всегда поворачивал назад в назначенное мгновение, еще безопасное, но волнующее, как рубеж, и благополучно возвращался на берег. В последние годы он испробовал нечто совсем иное, а в результате — ничего. Совсем ничего. Если бы только Андраши согласился! Но и тут он потерпел неудачу.