Бэзил Дэвидсон - ОПЕРАЦИЯ «АНДРАШИ»

Корнуэлл объяснял:

— … а потому мне придется немедленно вернуться на тот берег.

Все, что Корнуэлл говорил раньше, он прослушал.

— И пожалуй, вам лучше будет поехать со мной. Раз приемник работает.

Он понял не сразу, все еще какой-то частью сознания сосредоточенно и спокойно следя за тупыми бурыми ушами, чуть наклоненными вперед. Теперь хотя бы ясно, что должно произойти — во всяком случае с ним.

Но пока еще было не время думать об этом: сначала им предстояло добраться до Дуная. Легче всего было бы добраться туда напрямик, через леса Плавы Горы. Но Марко решил иначе.

— Мы поедем по равнине. На Грегоровац и через митровицкое шоссе.

Огромный крюк, как будто совсем ненужный, и прямо на глазах у врага.

Марко отмел их возражения, высмеял их. Зачем они, собственно, прячутся в горных лесах? Спасают свои драгоценные шкуры? Сейчас, когда готовится наступление? Когда трусы разбежались?

— И чего это он так расходился? — проворчал Бора, поворачивая коня.

— Дурак проклятый, — согласился Том. Однако он рассердился еще больше, когда Корнуэлл добавил язвительно:

— Вовсе нет. Это же искусство ведения партизанской войны, как вы не понимаете?

Они повернули прямо на юг и скоро были уже на равнине у подножья Плавы Горы. Лес остался позади, и они ехали теперь по широким полям, еще хранившим слабые следы борозд, оставленных плугом мирного времени и затертых бездельем войны. Вокруг в холодном предвечернем полусвете простиралась серая равнина. Они ехали молча, втягивая ноздрями сырой воздух.

Они проезжали через деревни, куда через день-два вновь нахлынут враги. Там властвовал страх. В бесформенных развалинах еще держался запах гари. Прошло ровно пять месяцев с тех пор, как враг в последний раз был здесь, но запах гари способен сохраняться долго. Он способен сохраняться до следующего раза.

Когда их окутала ночная мгла, Марко сказал вызывающе:

— Ну, спать мы, во всяком случае, будем в постелях.

Они ничего не ответили, но про себя обрадовались.

В смоляном мраке они въехали еще в одну деревню. Марко остановился, и они тоже остановились, прислушиваясь. Марко разговаривал с крестьянином.

— Не хочет нас впускать, — сказал Корнуэлл.

— Ну, я его не виню, — пробормотал Том. Но он винил крестьянина. Винил ожесточенно. Завтра… ладно, завтра это начнется. Но ведь пока не началось! И до тех пор ему отчаянно хотелось хоть несколько часов проспать в постели.

Они прислушивались, не сходя с лошадей.

— Вы что, с гор?

— Нет, мы здешние.

— Вы в горы уходите?

— Нет, мы отсюда никуда не уйдем.

— И теперь тоже? — настойчиво спросил крестьянин, — Остаетесь, значит?

Это был решающий вопрос. Они слушали и содрогались от холода, но не только от холода — страх давил эту деревню, как ледяная рука. Если тысячам, сжимающим кольцо вокруг Плавы Горы, будет дан бой, тогда, и только тогда деревни на равнине поверят, что их жертвы не напрасны. Вот что думал крестьянин, говоривший с Марко, — пусть даже вопреки рассудку, и все они знали это.

Марко ничего не ответил. У отряда сейчас была другая задача: не оставаться тут, чтобы дать бой, а помогать добраться до гор людям, которые хотели вступить в армию, — зеленым юнцам и тем, кто никогда не держал в руках винтовки. И на этот раз отряд не останется и не даст боя. Но они знали, что Марко этого не скажет. Они даже знали, что крестьянин и не ждет от него ответа.

— До зари, — повторил Марко.

— Уж и не знаю, — сказал крестьянин хриплым дрожащим голосом.

И тут вперед выступила женщина, высокая красивая женщина — ее черные волосы были закручены в тугой узел, а рукава на красивых руках закатаны по плечи. Ночевали же у них раньше, так и сегодня переночуют.

— Только вот, люди добрые, вши у вас есть?

Они услышали, что напряжение в голосе Марко исчезло. Конечно, вши у них есть. Да и найдется ли на всей Плаве Горе хоть один живой человек, который ответил бы «нет» и не солгал бы? Найдется ли в черноте ночи хоть одно ухо, которое не различало бы шороха множащихся и множащихся ног? Откуда взялись эти твари? Да о чем тут спрашивать, черт подери! Они явились вместе с бедой и всякой пакостью, но время ли сейчас гербам плакаться на это? Они тут, эти, твари, точно бесчисленные полчища звезд.

— А теперь нам нужно уничтожить их. Чтобы все стало лучше. Лучше, чем было.

— Ой, да когда же это будет? — И женщина смеялась вместе с Марко. — А мы, женщины, что мы тогда получим?

— Свободу, вот что! — Марко ткнул рукой в крестьянина. — Мы не позволим ему бить тебя.

Теперь они смеялись уже втроем.

— Всего-то? Нет уж, мы потребуем чего-нибудь еще. Меня бить! Как бы не так! Этим вы не отделаетесь. Если только такое время придет.

— Оно придет.

— Говорят, в Митровице немцев полным-полно. Даже в сараях спят.

— В сараях, говоришь? Какой позор! Разве же так принимают гостей! И где? В Сербии!

— Так люди рассказывают.

Принимать приглашение сразу не полагалось.

— Черт побери, правду они рассказывают. Эти немцы хотят нас изловить.

— А они знают, что вы поехали сюда?

— А как же — то-то мы стоим сейчас у вашего порога!

Теперь страх был уже почти подавлен — по крайней мере до утра. Том услышал, как Бора спросил, куда можно будет поставить лошадей. Марко говорил женщине:

— Какая тут может быть обида? И правильно, что вы боитесь. Никому не говори, что мы ночевали тут.

Предупреждение, собственно, было бессмысленным. Как будто в деревне можно что-нибудь скрыть. Достаточно отыскаться одному предателю, и тут нечего будет спасать. Но предатель не отыщется. Теперь предателей уже не было.

Бора возился с лошадьми, а Том вместе с остальными вошел в дом. Сразу за дверью была комната с низким потолком и пузатой железной печкой, которая тут же окутала его теплом. Вдоль трех стен стояли кровати, застланные вышитыми одеялами. А над ними были пришпилены две-три старые литографии, купленные когда-то на ярмарке в Илоке из-за их ярчайших красок и из уважения к давнему обычаю, — немножко религии и очень много чувства.

Они вошли, сели на кровати и стянули сапоги, а жена крестьянина стояла перед ними, полная любопытства, но все еще смущаясь. Только Бора нисколько не стеснялся.

— А ракия будет?

— Это ни к чему, — перебил Марко.

— Как же так, Марко? Чтобы в этой деревне да нашелся дом, в котором нет ракии?

— Я говорю…

Но хозяйку Бора совершенно очаровал. Уже по одному его голосу слышно, что он и родился и вырос на Плаве Горе, так ведь? Что верно, то верно: и деды его тут жили, и прадеды.

— Нет тут такой деревни, — объявил Бора, протирая маленькие глазки, блестевшие в тусклом свете керосиновой лампы, — где бы я не грел задницу у печи, попивая ракию. Ищите хоть от Брода до Румы, а такой не найдете…