Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

На некотором отдалении от истребителей стоял новенький «Хейнкель» с вычурным вензелем на фюзеляже в виде двух сплетенных букв «G» и «A», что обозначало «Gustav Anton». Летал на этом самолете опытный пилот – тридцатитрехлетний Карл-Хайнц Грауденц. Этот прославленный немецкий ас служил в секретном центре «Пенемюнде» комендантом авиационного гарнизона. Он отвечал за четкую работу всех аэродромных служб и лично принимал участие в летных испытаниях «Фау». Также Грауденц занимался подготовкой молодых пилотов, выполняя с ними учебно-тренировочные полеты на «Густаве Антоне». С лета 1944 года «Густав» использовался для воздушных пусков крылатых ракет «Фау-1». Однако чуть позже из-за больших потерь и низкой эффективности от данной идеи отказались, и с тех пор самолет поднимался в небо в качестве учебного.

Для успешного побега с острова группе Девятаева требовался именно бомбардировщик. Истребители были слишком малы даже для того, чтобы разместить в любом из них костяк группы из четырех заключенных. Да и постоянно дежурившие в кабинах пилоты наверняка не позволили бы осуществить этот дерзкий план. Поэтому Михаил высматривал подходящий двухмоторный самолет.

– Везде копошатся, – прокряхтел Кривоногов. Его тачка поскрипывала колесом чуть позади. – До обеда ничего не выйдет.

– А я до обеда и не рыпаюсь, – признался Девятаев. – Вот в полдень склянки пробьют, тогда…

Ровно в полдень дежурный унтер-офицер подавал долгожданный сигнал – трижды ударял молотком по висящему возле аэродромной столовой куску рельса. Звон от ударов разносился ветром по самым дальним уголкам острова, и педантичные немцы, прервав работы, отправлялись на обед.

На этот перерыв Девятаев и рассчитывал.

Часов никто из заключенных не имел, поэтому, работая на аэродроме, они всегда ориентировались по звуковым сигналам дежурного унтера или по командам охранников.

Наконец три звонких удара оповестили о начале обеденного перерыва. Для немецких младших чинов и офицеров прием пищи всегда оставался делом радостным и первостепенным. Техники, механики, водители автомобилей и прочие спецы из наземной обслуги, заслышав сигнал, тут же прекращали работу и торопливо шагали в сторону столовой. Дежурные летчики также дружно откидывали граненые фонари, ловко выбирались из тесных кабин и топали в летный зал большой столовой.

Работу в этот день бригада заключенных организовала так, чтобы к обеду закончить ее у нужного капонира. Получилось.

Стали готовиться к приему пищи. Военнопленных, разумеется, в местную столовую не пускали. К шлагбауму главной дороги, ведущей на аэродром, из лагеря подъезжал грузовик. Прямо в его кузове парочка заключенных разливала из бидонов по котелкам жидкую баланду. К автомобилю выстраивалась очередь из представителей работавших на летном поле бригад. Нагрузившись котелками, ложками и буханками так называемого хлеба, они торопились к голодным товарищам.

В ожидании своих гонцов заключенные из бригады Соколова разожгли между двумя соседними капонирами костерок. Вообще-то на территории военного аэродрома разводить открытый огонь запрещалось, но вахтманы смотрели на данное нарушение сквозь пальцы, так как невкусную баланду доставляли на аэродром холодной, и есть ее в таком виде было практически невозможно. К тому же после обеда промерзшие на пронизывающем ветру ополченцы оставались у догоравших костерков, чтобы погреться и перекусить.

С кормежкой им приходилось хуже всех, ведь покидать подопечные бригады они не имели права. Да, с острова Узедом еще никто из заключенных не сбежал, и даже не было зафиксировано ни одной попытки побега. Тем не менее немецкие уставы охранной службы либеральностью не отличались, а в военное время за их нарушение могли и расстрелять. Поэтому ополченцы запасались на весь день хлебом, галетами и кусками того, что им перепадало в солдатской столовой Пенемюнде.

Тачки застыли у тропинки, по которой их гоняли в лесок. Лопаты лежали на склоне капонира. Между двумя земляными буграми над собранным хворостом понемногу разошлось пламя.

– Где же гонцы-то? – шевелил прогорающие дровишки Колька Урбанович. – В животе урчит, и ветер гуляет…

Голод постоянно преследовал заключенных второго лагеря, и больше других от него страдали молодые ребята. Колька Урбанович был именно таким – самым юным. Старшие товарищи вели себя поспокойнее. Рассевшись вокруг костра, они грели руки и радовались редким минутам покоя. Все радовались, кроме тех, кто знал о намеченном побеге. Эти четверо нервничали, переглядывались и беспрестанно зыркали по сторонам, словно боялись, что их замысел раскроют эсэсовцы.

Начало операции Девятаев назначил на полдень, а шестеро из десяти о ней даже не догадывались. Говорить о побеге в бараке после отбоя никто из костяка группы не решился – не дай бог, услышат чужаки или провокаторы. Завтрак и развод на работы в лагере проходили настолько стремительно, что люди не имели ни одной свободной минуты. Сразу после развода бригада разместилась в кузове грузовика, а рядом уселся охранник. И опять стало не до разговоров – вдруг этот фриц понимает по-русски? Оставался последний вариант: начать операцию, а потом уж по ходу дела поделиться с товарищами планами побега с проклятого острова.

Охранник забрался по округлому склону на вершину длинного капонира, внутри которого технический состав ремонтировал двигатели истребителей. Достав из-за пазухи галеты, он принялся жевать…

Занятые в охране заключенных немецкие солдаты часто забирались повыше, чтоб лучше видеть окрестности и работающих членов подопечных бригады. Ну и чтоб не застало врасплох начальство. Его они тоже побаивались.

Расстояние от костерка до немца было небольшим: шагов двадцать.

Кривоногов вопросительно поглядел на Девятаева. «Я готов. Жду твою команду», – прочитал в этом взгляде Михаил.

«Погоди. Дождемся гонцов», – ответил он.

Внезапно Соколов толкнул его в бок и прошептал:

– Может, завтра?

Девятаев показал ему кулак.

– Только сегодня! И никакой слабины!

Побрякивая котелками, гонцы появились минут через пять. По традиции уселись попарно, так как в одном котелке булькали две порции баланды. Поделили куски хлеба, разобрали ложки и приступили к обеду.

Девятаев, Кривоногов, Соколов и Немченко работали ложками и поглядывали вверх, на охранника. Дело они затеяли нешуточное, и не дай бог, где-то произойдет сбой. Пока производственные процессы в Пенемюнде и его окрестностях укладывались в рабочие планы, администрация и охрана ракетного центра казалась благодушной, лояльной. Но стоило привычному ходу событий нарушиться, как тут же следовал ответ в виде репрессий. К примеру, несколько раз на плацу провинившихся узников рвали на части собаки. А оставшиеся лохмотья тел развешивали на колючей проволоке.