Нина Емельянова - Рождение командира

«Теперь заварится история, — подумал лейтенант. — Надо скорее увозить раненых!»

Потапов и сильно обожженный шофер Груздев лежали под сараем. Радист, комсорг полка Ященко, ехавший с расчетом второго орудия, стащил сапог с ноги капитана и, распоров ножом штанину, умело перевязывал рану. Лещенко увидел в темных спутанных волосах радиста сгустки крови.

— Голову-то себе перевяжи! Сколько тут у нас раненых?

— Пять человек. Тяжелых трое… командир первого орудия и два бойца его расчета… — Ященко осторожно подпихивал бинт под отяжелевшую ногу Потапова. — На шоссе три убитых.

— Надо выносить сюда! Рублев!

— Разрешите, товарищ лейтенант, я сейчас перевяжу и вынесу, — сказал Ященко.

— Нет, делай свое! Скорей вызывай полк. Почему рация не развернута?

— Осколком пробило, товарищ лейтенант. Вышла из строя.

Лещенко выругался. И это еще!

Всегда быстрый Рублев побежал по ржи к шоссе, за ним кинулся Атмашкин. На открытом месте по ним справа, со стороны дороги, защелкали пули: танк стрелял из пулемета.

— Назад! — крикнул Лещенко.

Оба бойца побежали обратно.

— На шоссе убитых не видать, товарищ лейтенант, — доложил Рублев.

Изо ржи, подвигая на поясе кобуру пистолета, поднялся младший лейтенант Кучеров, работник политотдела бригады, ехавший с Потаповым на первой машине, смуглый, горбоносый, всегда открытый к людям. Четыре дня назад он заменил раненого под Слуцком замполита батареи. Лещенко все искал его глазами, не находил и боялся, что он погиб.

— Кучеров! Ох, ты живой? — крикнул он, радуясь, что верный в слове и деле замполит батареи с ними.

— Ребятам на шоссе уж никто не поможет, оттащил я их в рожь, потом похороним. — Кучеров без расспросов понял, что тут делается: шофер Беляев и подносчик второго орудия Палеев, по приказанию лейтенанта, снимали с машины ящики со снарядами.

— Скорее! Возитесь долго! — сказал Лещенко. — Эти оставь. Грузите раненых! Как вы, товарищ капитан?

— Ничего, все в порядке. Выполняй задачу!

Потапова и других тяжелораненых подняли и осторожно положили в кузов машины, подостлав шинели. Лейтенант развернул перед шофером карту, показал дорогу в лесу, по какой, считал он, прошла их 9-я дивизия и должна подходить 10-я.

— Поедешь по направлению «Бобовня» им навстречу. Доложишь о засаде, сдашь раненых и сейчас же возвращайся. Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант. Карту запомнил. Вы не ранены?

— Откуда ты взял? — Лещенко с недоумением провел рукой по лбу, куда указывал шофер, и посмотрел на пальцы: откуда взялась кровь? Нес Потапова, утирал пот со лба, вот она откуда! — Поезжай скорее!

Он не видел, как вслед ему смотрел Потапов, тая горькое сожаление, что сам он выбыл…

Беляев вскочил в кабину и повел машину наискось к лесной опушке так, чтобы строения завода укрывали его от противника. Первый немецкий танк, дойдя до перекрестка, медлил идти дальше. Но кругозор от него был достаточно широк, и когда Беляев доехал до леса и повернул в глубину, лейтенант вздохнул с облегчением и сам перебежал к орудию.

В десяти шагах, на самой насыпи, в это же время старший сержант Снегур готовил орудие к бою. Большой, плечистый сибиряк Глазырин и подоспевший Рублев уже подкопали площадку и устанавливали пушку. Угол дома, насыпь, поросшая бурьяном, и край близкого леса хорошо скрывали и орудие и людей.

Наводчик первого расчета Арбаев, заменивший убитого Задорожного, смотрел в окуляр прицела и ругался на плохой обзор.

— Кусты-то вон те посеки, — говорил распоряжавшийся всем Снегур вертлявому Атмашкину, — бурьян заломай! — И тут же, подозвав к себе Палеева, молодого артиллериста, всего два месяца как прибывшего из пополнения, заговорил с ним. Снегур не только командовал вторым орудием, он был парторгом батареи, и — лейтенант знал — уж если в такое время он говорит с Палеевым, значит, у того в чем-нибудь неустойка. Два бойца таскали снятые с машины ящики к орудию. Часть боекомплекта была выложена около пушки на землю.

Увидев лейтенанта, Снегур по-строевому выпрямился:

— Площадку велел подкопать здесь. Аккуратно будет. — Стройный, соразмерный, он был выше Лещенко на полголовы. — А запасную оборудуем вон там.

И то, что он так хозяйственно устраивается, успокоило лейтенанта. Он чувствовал, что с первого выстрела вражеского танка излишне заторопился. Никакого сомнения оставаться здесь с пушкой или не оставаться у него не было. Выполнять задачу — не допустить, чтобы танки противника преградили путь коннице, — значило вступить в бой с танками здесь, под Несвижем, у завода.

Но, подумав прежде всего о раненых, Лещенко не рассчитал, что, пока машина не вернется, расчет с пушкой делается малоподвижным.

«Успел уже наделать ошибок! И главное, оставил лишь половину боекомплекта… — Лейтенант взглянул на Снегура и встретил его прямой открытый взгляд: Снегур, конечно, понимал весь риск отправки машины, и что тогда снарядов надо бы оставить больше, однако он и виду не показал. — Он, парторг, видит правильное в спешной этой отправке и доверяет мне, как своему командиру… Будем держаться».

Лещенко поднял к глазам бинокль.

— Ага, вижу! Один… другой… Сколько ты видел танков?

Снегур видел три танка: один на перекрестке, один в посадке молодых деревцев вдоль дороги да на дороге у Несвижа один.

— На дороге у Несвижа их уже два.

Лещенко чуть опустил бинокль и теперь уже слева направо медленно переводил его от начала посадки до опушки леса и обратно. На пологом склоне во ржи осталась промятая танком полоса, она скрывалась внизу лощины, возникала вновь и продолжалась до перекрестка. И там, черный и тяжелый на фоне голубого и зеленого, грузно стоял танк. Желтые его кресты были ясно видны в бинокль. Лейтенант тихо показал рукой Снегуру: приготовиться! Сердце его с шумом гнало кровь в виски, он слышал скорый-скорый ее бег.

В танке открылась крышка люка. Высунулась голова и плечи немецкого офицера. То опуская, то поднимая бинокль, он вел его… И остановил в направлении завода. Несколько секунд он смотрел. Лещенко, не сводя с него взгляда, углом глаза видел все поле боя со всеми перемещениями на нем. Немец юркнул внутрь танка, люк за ним опустился. Танк рывком сдвинулся с места и пошел к заводу, башня его стала быстро разворачиваться на орудие Лещенко.

Своя команда: «Огонь!» показалось лейтенанту, прозвучала негромко. Необычно резко видел он сейчас всё: и своих людей, и орудие. Нагнувшись, Арбаев смотрит в окуляр, руки его легко подвертывают маховички механизмов: он не отпускает из перекрестья прицела идущий танк. Небольшое ухо наводчика, потемневший от пота край пилотки на запыленных коротких волосах, напряженные мускулы шеи, угол щита, вмятину от пули на нем, выкрашенные зеленым станины, — сколько мелких деталей увидел Лещенко за секунду, протекшую от его команды до знакомого резкого звука своего выстрела…