Дамир Губайдуллин - Воскресенье

В городе погасли фонари. Появилась предрассветная сырость. Двое скрылись в чаще, переступив черту.

Преодолев последние сомнения, и вступив на поиски истины. На поиски самих себя.

***

«Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,

Идем мы в смертный бой за честь родной страны,

Пылают города, охваченные дымом,

Гремит в седых лесах суровый Бог войны!»

Она бросила взгляд на громкоговоритель и улыбнулась. В городе распогодилось: вновь светило солнце, однако дул прохладный ветер. В парк Зенитчиц потянулись люди: на скамейках читали свежие газеты, а дети разъезжали по дорожке на велосипедах.

– Добрый день, – улыбнулась мороженщица, высокая женщина лет 45, с заплетенными во французскую косичку светлыми локонами, – чего пожелаете?

–Эскимо, классический вкус, – сложила пальцы колечком женщина в синем брючном косютме и улыбнулась в ответ. – Здесь, кажется, что–то произошло ночью, я живу напротив, вон в тех домах.

– Да какие–то хулиганы сбили ларек, пришлось восстанавливать, – объяснила мороженщица, – а вы не местная, правда ведь?

– Да, я приехала к подруге, сто лет не видела ее, зараза такая, даже не писала мне, – хихикнула женщина, надкусив эскимо, – спасибо вам огромное, хорошего дня.

– Спасибо! А как зовут подругу? – Спросила вслед мороженщица.

– Лена Ракицкая, – не оборачиваясь, ответила женщина, поправляя рыжие волосы, собранные в пучок.

– Так… Она умерла, – упавшим голосом сообщила мороженщица.

Женщина застыла на месте. Эскимо выпало у нее из рук.

– Как… Умерла? – Обернувшись, спросила она.

– Вот так, пару дней назад. Вам плохо? Врача! – Мороженщица выскочила из ларька. – Позовите врача!

Женщина исступленно застыла на месте, вздохнула раз-другой, шумно сглотнула. Перед ней уже суетились люди, что–то говорили, но она ничего не видела.

– Есть связь! – Крикнула Сокол, снимая наушники. – Ракицкая, давай, бегом.

Лена кинулась к рации и принялась что-то записывать, пока связь не прервалась.

– Чего там? – Вырвала листок Сокол.

- Musiker in Bremen . Wir warte auf Gaste , – прочитала вслух Ракицкая, – музыканты в Бремене, ждем гостей. Странное чего–то.

– Чуется мне, что артисты это мы, – сидящая на полу у порога Ангелина Портнова поправила распущенные, светлые локоны, – и ждут нас в гости, причем в это воскресенье.

– Подожди, но на хуторе никого нет, – удивленно ответила Лена Ракицкая, – там была разведка, все чисто. Иди и занимай.

– Мутный он какой–то, Золотов этот, – раскинув ноги по–турецки на кровати, проговорила Рита Бондарь, – не внушает доверия.

– Приказы командования не обсуждаются, – соскочила со стола Рузиля и вырвала листок у Гали, – Василий Степанович сказал в воскресенье, значит, пойдем в воскресенье.

– Василий Степановищ, – задумчиво передразнила ее Портнова, – согласна я с дурындой, мутный он, этот Василий Степановищ. Сходим, обстановку проверим, Рит. На гуся.

– Отставить, – резко бросила Гарифуллина, – до воскресенья из дома ни ногой, понятно?

– Я бы сходила, – почесала затылок Рита, – странно это все, и враги прямо говорят, что ждут.

– Тем более бременских музыкантов тоже было 5, это все непростые совпадения, Апайка, – тревожно сказала Галя.

Рузиля нахмурилась и оглядела подруг. Имеет ли она право рисковать их жизнями, ссылаясь только на верность командиру, его приказам?

– Ладно, – сказала она после долгого молчания, – ждите здесь, я схожу кое–куда.

– Рузиля, может, тебе помочь? – Спросила Лена.

– Не надо, сама справлюсь.

– А мне интересно, Сокол, – подняла голову Ангелина, – а ты из бременских музыкантов кто, осел или курица?

– Трубадура, – метнула в нее подушку Галя, – я бы с тобой даже песни петь не пошла.

– Ты знаешь, у нас в отряде, в спецшколе, девушка была, – обратилась к Лене Рита Бондарь, – она как–то спрашивала, а может ли человек чувствовать свою гибель? И вот однажды она на позиции линзу задела и, все. Прямой наводкой ее. Ох уж эти линзы, – вздохнула девушка, обняв колени, – тоже постоянно задеваю. Добром не кончится. Не верю я разведке, Лен, ну вот, не верю, они же тоже люди, – в сердцах бросила Рита, – это какая–то ошибка.

– Да, я тоже, – кивнула Ракицкая, как вдруг рация вновь ожила.

Замерли лупившие друг друга подушками девушки.

«Концерт в воскресенье. Билеты проданы. Будет фейерверк».

– Эй, Ангелина, – открыла дверь вернувшаяся Гарифуллина, – вставай, со мной пойдешь. Давай, давай, тиз бул 9 9 Скорее (тат). . Сарафан с собой бери и пошли.

***

Над финской деревней взошел полумесяц. Кажется, солнце не спешило, а стрелки часов приближались к 4 утра. На крыльцо избы вышла ярко выраженная финка, в длинном синем платье и галошах. Характерный таваст: широкий лоб, заметно выдающиеся скулы, убранные в хвост соломенные волосы. Поправив вязаную шаль на шее, она посмотрела вдаль, и, кажется что–то услышала. На мгновение женщина скрылась в доме.

– Идем обратно, а? – Умоляюще прошептала Круглова, хватая парня за руку. – Чего мы вообще сюда пришли?

– Спокойно, – парень едва заметно приподнялся и четырежды свистнул. Вернувшаяся на крыльцо с охотничьим ружьем женщина улыбнулась, опустила оружие и махнула рукой. Чисто.

– Пошли! – Олег взял Женю за руку и повел к маленькому мостику через реку.

В финской деревне было всего три дома, на огромном расстоянии друг от друга. Тот, к которому двигались парень с девушкой, был узкой, вытянутой формы. Двор был поделен на две равных части: грязную – ту, что ближе к хлеву и курам, и чистую – украшенную цветами – она располагалась перед домом

– Давай, давай! – Торопил девушку Олег. – Нарвемся на патруль – все ляжем.

***

– Евгения Марковна! – Бросилась к Жене с крепкими объятиями Яна, едва они вошли в дом. – И вы здесь! Я бы не подумала, что вы решитесь, – засмеялась девочка, смущенно прикрыв рот ладонью.

– Да, никто бы не смог подумать, – сказала Женя, перебирая волосы девочки.

Дом, в котором жила новая знакомая Кругловой, назывался тупа или же пирти. Его планировка делилась на 2 равных части: жилое помещение, а также место, где пекли хлеб или топили печь. Та половина, в которой жили люди, делилась на 3 части – летняя, женская и маленькая тупа. Девушка подняла голову – по потолку шли палки, на которые были нанизаны лепешки из ржаной муки. Живот предательски громко заурчал.

– Ха-ха, кажется, кто–то очень голоден, – рассмеялась Яна, – идемте к реке, Евгения Марковна, нарвем травы и будем чай пить.

– А это не опасно?

– Ну, если вы не будете кричать: я советский милиционер! – Вскинула руки вверх девочка. – То, пожалуй, нет.