Евгений Ильичев - Агентурный псевдоним Канарис

Когда я встретил Егора Фомича, мне уже шел сорок третий год. Такой возраст, знаете ли… Ни юношеской пустоголовой восторженности, ни розовых очков. Человек к таким годам уже давно определился и со своими целями в жизни и с мировоззрением. Все у человека к этому возрасту по полочкам разложено, все устаканено и взвешено. На все вопросы свое мнение имеется. И, по большому счету, не важно, кто ты есть на пятом десятке. Все определено и решено в любом случае. Будь ты хоть нобелевский лауреат, хоть горький пропойца. Ты уже знаешь, что иной судьбы у тебя не будет. Власть – воры и казнокрады, медицины в стране нет, и не будет, а в космосе мы первые и того уже не отнять.

Вот так и я думал, когда получал задание редактора. Считал себя полноценной личностью с устоявшимися нравственными принципами. В редакции я был на хорошем счету. Как-никак, двадцать лет в обойме. Коллеги постарше меня уважали. Желторотые салаги, которых наша безжалостная педагогическая машина штамповала « под копирку » пачками, побаивались. Мамонтом за глаза называли. А что мне с того? Пусть называют, как хотят, их дело. Главное, что я знаю свое ремесло. Знаю и умею его выполнять.

Петрович, наш главред, вызвал меня в тот день первым. Была у него такая традиция, по очереди вызывать журналистов, да мелко задания нарезать. Смутило лишь одно – первыми всегда вызывали молодых. Самые вкусные задания доставались тем, кто пером хорошо владел и политически подкован был. А тут на те – МЕНЯ вызвали на ковер первым.

« Не за ту ли статью о городецком маньяке? » – Подумал я, направляясь в «крематорий». В кабинете главного редактора никогда не открывались окна, и всегда было накурено так, что хоть топор вешай. Один из пришлых журналистов окрестил как-то сгоряча, да так и прилипло – « крематорий ».

– А это ты, Василич? Заходи, садись.

– Утро доброе, Игорь Петрович, – начал было я, но тут же был перебит:

– Ты новости слышал?

– Игорь Петрович, если вы про статью о маньяке, то я своего мнения менять не собираюсь и заднюю давать не планирую. Говнюк-говнюком этот сын прокурора. Пусть, хоть стреляют! Ваши правки…

– Да срать мне на сына прокурора! – грубо оборвал меня редактор. – За самоуправство я тебя уже премии лишил, а дальше, как знаешь. За принципы отвечать надо.

Я немного смутился. Вызвали первым и не ради втыка?

– В таком случае, – признался я, – не понимаю, о чем вы.

Редактор вышколенным движением выбил из пачки сигарету, закурил и жестом подозвал меня к себе:

– Глянь, какая рыба, – почти ласково сказал Петрович, тыкая в экран монитора дымящейся сигаретой.

Я оперся на стол, заваленный газетными обрезками и пеплом, и взглянул в экран. В адресной строке был вбит официальный сайт ФСБ. В первой же новостной вкладке красовался заголовок: «Рассекреченные герои». Редактор кликнул по заголовку, открылось окно, в котором сухим, казенным языком, до предела забитым канцеляризмами, был выложен список имен. Как я понял, бегло изучив документ, наша спецслужба, в честь очередной годовщины победы, решила рассекретить несколько разведчиков, времен Великой Отечественной. Делать вид, будто мне это интересно, я не стал.

– Так. Ну, рассекретили разведчиков. И что с того? Их, поди, уже никого в живых нет.

– Вот этот живой.

Петрович ткнул сигаретой в экран. Пепел замер на имени Макаров Егор Фомич, полковник ГРУ в отставке. Агентурный псевдоним «Канарис». Нахмурив лоб, я принялся штурмовать свои чертоги разума:

– Канарис, Канарис… Стоп! Нет, ну это же не может быть тот самый – Вильгельм Канарис!

– Аааа, старый лис, – хитро прищурился главред, – я знал, что ты тот, кто нужен. Нет, конечно, наш дед не начальник разведки Абвера. Того повесили еще в сорок пятом. Причем свои же. Наш дед, будучи под прикрытием, служил под началом того самого Канариса.

Я присвистнул:

– А ведь Макаров Егор Фомич – реальный Штирлиц.

– Круче. Он служил личным адъютантом у адмирала Канариса с тридцать девятого года.

– Погодите! Не хотите же вы сказать, что Канарис, помимо британской и американской разведок, работал еще и с нашей?

– Я тебе больше скажу, – тыкая окурком в переполненную пепельницу, сказал Петрович, – наш Егор Фомич завербовал эту нацистскую сволочь еще в сорок первом. А с британцами Канарис начал сотрудничать только в сорок третьем. Чуешь, какого полета дед нам попался?

– И вы хотите, чтобы я…

– И я хочу, чтобы наш журнал первым взял интервью у этого Штирлица, – поставил точку главред. – Иди Василич, выполняй!

Из «крематория» я выходил с легким головокружением – не то от никотинового чада, не то от предвкушения интересной работенки. Шутка ли, первым из смертных прикоснуться к живой истории! Да таких ветеранов днем с огнем не сыскать! Большая их часть – тыловики да штабные. Они и под огнем-то никогда не были. Выползают из своих квартир по большим праздникам, а то и раз в год, сплошь увешенные памятными знаками. Не ветераны, а елки новогодние. А тут – офицер Абвера. Семнадцать лет под прикрытием. Самого Гитлера видел, да с прославленным Вильгельмом Канарисом против этого усатого ефрейтора заговор клепал.

– Ну что, голова с плеч? – поучаствовал в моей судьбе наш спортивный обозреватель Дима. Половина сотрудников редакции смотрели на меня. То ли мой задумчивый вид их смутил, то ли столь ранний вызов на ковер.

– Да все нормально, – рассеянно отмахнулся я и поспешил к выходу.

Объясняться и делиться эмоциями не хотелось. Ощущалось нарастающее волнение. Со мной так бывало, только если материал, который мне доставался, действительно щекотал нервы.

Из редакции я направился прямиком в паб. Было у меня в городе одно местечко, где думалось лучше всего. В том баре я ютился и работал уже не первый год. И хозяин, и персонал меня за старожила почитали. А мне действительно было легко и уютно там. Полуподвальное помещение в стиле «айриш-паб», с ориентацией на день святого Патрика, зеленые цвета и трансляции матчей по регби и футболу. Халявный вай-фай, старенький ноутбук, который я для удобства оставлял там же, и пинта ледяного пива, позволяли в любой момент дня и ночи погрузиться в расследование.

Заказав « как обычно » и, получив заказ на подносе, я направился к себе в « конуру » – самый непривлекательный в баре столик на одного. Располагалось мое логово, то ли под сводом фундамента, то ли под замурованным тайным проходом в другое здание – я не вникал. Было там тесно, темно и, как ни странно, для меня уютно.

Ну, наконец! Я снял напряжение тремя большими глотками ледяного пива, осушив ими сразу полбокала. Занюхал все гренкой с чесноком и открыл ноутбук. Уже на первом часе работы меня настигло чувство глубокого разочарования. На этапе сбора информации и сопоставления дат, я понял, что моему ветерану скоро исполняется сто лет в обед. Точнее сто пять лет. Какой же это источник информации? В лучшем случае – кладезь маразма, а в худшем – беспомощный инвалид.