Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

— И что он?

— Поёжился. Неловко, говорит, обращаться к министру… Ведь сами прошляпили… И так, говорит, не знаю, как первому заму докладывать!.. Советовал объявить благодарность в приказе… Ну, и премию… То, что в наших силах… А орден, говорит, будем-де иметь в виду, когда к каким-нибудь торжествам нам спустят лимит… Ну а я-то, конечно, такого мнения, что дорого яичко к светлому праздничку, а ведь праздник-то у Хасана сегодня!

Филиппов и Стремнин переглянулись:

— Так, значит, я подготовлю представление, Борис Иваныч? — спросил Филиппов.

— И пусть Сергей Афанасьевич вам поможет — он ведь прекрасно знает Хасана. А я сам переговорю с министром обо всём этом по прямому проводу…

Когда Стремнина пригласили в партком, Филиппов разговаривал с молодой женщиной.

— Да, да, входи, входи, Сергей Афанасьич, — сказал он, вставая, — вот, Галина Николаевна, познакомьтесь, — лётчик-испытатель инженер Стремнин.

«Корреспондентка», — решил Сергей в момент, когда она протянула ему руку:

— Лилина, спецкор радиопрограммы «Юность».

— Стремнин.

— Сергей Афанасьич, удели, пожалуйста, «Юности» немного времени, — попросил секретарь парткома. — Присаживайтесь и занимайтесь делом, не стану вам мешать.

Сергей начал первым:

— Чем могу быть полезен?

Лилина раскрыла сумку, достала конверт:

— На «Юность» пришло письмо от молодого сибиряка-механизатора, влюблённого в авиацию. Вот и хотелось бы поговорить по поводу этого письма.

Развернув письмо, Сергей пробежал глазами. Лилина тихонько извлекла из сумки репортёрский магнитофон.

— Позволите?..

— Да, да, пожалуйста, у меня все готово.

— Прежде всего должен сказать, что наша работа, лётчиков-испытателей, была бы невыносимой, если б состояла из сплошных подвигов, как здесь пишет товарищ из Сибири, не нашлось бы среди нашего брата таких… «железобетонных», что ли, чтоб изо дня в день свершать подвиги, а потом спать ночью спокойно.

Нет, — продолжал Сергей, — в большинстве своём испытательные полёты проходят гладко, спокойно. Это происходит потому, что множество добросовестных людей — механиков, электриков, прибористов, синоптиков, инженеров-испытателей и учёных-руководителей — тщательно готовят и машину и все, связанное с полётом, чтобы максимально обеспечить надёжность испытаний.

В этой связи с улыбкой вспоминаю такой разговор.

«Ба, Стремнин!.. Вы живы? — восклицает начальник отдела труда и зарплаты. — А мне говорили, что ваши испытания очень рискованные, просили даже повысить оплату за риск…»

«Что делать! — отвечаю ему со смехом, — конструкторы стараются все предусмотреть, чтоб мы не каждый раз разбивались!»

Однако за риск нам все же платят не зря… Бывает… как это осмотрительно подмечено в песенке к популярному телефильму, что «кое-где у нас порой кто-то» и гибнет. И это происходит потому, что сложность лётных испытаний все ещё велика, риск в нашей работе остаётся и, может быть, будет всегда, ибо, как ни совершенствуется техника, как ни обогащаются наши знания — новые явления, неясные, сюрпризные, снова и снова выявляются в самих испытаниях. И наука лишь потом их объясняет. Как и прежде, так и теперь опыт то и дело опережает теорию. Теория и практика как бы бегут наперегонки… Словом, как бы ни старались специалисты все предусмотреть, лётчик-испытатель может встретиться с каким-то новым явлением, присущим недостаточно изученной машине, или может стать жертвой мизерного упущения, какой-то непредвиденной случайности, способной развиться и привести к катастрофе.

Лилина, взглянув на магнитофон, мягко спросила:

— Не могли б вы, Сергей Афанасьевич, привести какой-нибудь характерный пример?

— Гм… Да вот хотя бы. Поднимаясь как-то на одноместном самолёте на высоту, мой товарищ Хасан Мигай был оглушён взрывом, происшедшим у него над головой в кабине. Он потерял сознание, а когда очнулся, увидел, самолёт падает в крутой спирали, земля надвигается, но запас высоты пока ещё есть.

Первым естественным порывом было вывести машину в нормальное положение, что он с радостью и сделал, ощутив послушность рулей. Потом потянулся левой рукой к голове, к болевому месту, и заметил на плечах осколки плексигласа. Взглянул вверх — дыра на внутреннем стекле…

— Разве на самолётах, как в домах, двойное остекление?

— Теперь нет. А на испытываемом Хасаном самолёте имелось такое, с воздушной прослойкой между двумя стёклами.

Разбираясь в причине случившегося, обнаружили, что компенсационный клапан остекления наглухо закрыт, и тогда стало понятным, что стекло разорвалось от разности давлений воздуха — земного, запертого в пространстве между стёклами, и разреженного в кабине на высоте полёта.

Лилина снова оживилась:

— Значит, уясняя одно, случайно наткнулись на другое?

— Вот именно! На скрытый, как бы притаившийся дефект! Казалось бы, такая ясная, в буквальном смысле прозрачная конструкция, как фонарь!.. А «мизерный» дефект в нём проглядели. Так что повезло не только Хасану, но и другим лётчикам, над которыми нависал этот дефект клапана и коварство двойного остекления.

Лилина попробовала копнуть поглубже:

— Как я вас поняла, «прогляды» в практике лётных испытаний, к счастью, редки?

— Вы хорошо сказали: к счастью!.. — И, вспомнив что-то, Сергей усмехнулся: — Я с ужасом однажды подумал: «А что, если б у нас так работали, как в знакомом мне ателье?..»

Заказал как-то костюм и намаялся с ним до того, что вот какой кошмар приснился. Будто прилетел на вертолёте к человеку, терпящему бедствие на унесённой в море надувной лодке. Кричу механику: «Спускай трап!» А он мне: «Командир, а трап-то мы и забыли!..» Я похолодел… А что делать?.. Надо лететь за трапом. Помахали бедняге, мол, погоди, друг, мы сейчас, мы скоро!.. А где там скоро… Склад открыт — накладную подписать некому, накладную подписали — склад на обед закрылся. Погрузили наконец трап — шторм в море поднялся!.. Так и проснулся я в холодному поту, не найдя среди бушующих волн ни лодки, ни бедного парня…

Далее.

Боюсь, что разочарую вас, если скажу: настоящий лётчик-испытатель готовит себя на земле не к подвигу, а к тому, как, выполняя сложное задание, не выйти за пределы допустимого, после чего потребуются уже героические усилия для спасения самолёта и экипажа. У нас бытует поговорка: «Если лётчик-испытатель готовит себя к подвигу — значит, он к полёту не готов!»

В чём же тогда сущность этой, как товарищ из Сибири назвал, героической профессии?.. Говоря образно: в необходимости то и дело елозить по самому краю обрыва, чтобы увидеть, а что там ниже, но не скатиться вниз… Что же заставляет человека идти на это дело?.. Есть среди нас и такие, которые могут ответить: деньги… Но я отвечу: любовь к летанию и жажда творчества!.. И если при проектировании самолёта не всегда приметен вклад лётчика-испытателя, то с началом лётных испытаний, когда неминуемо выявляется необходимость доводок и даже совершенствований машины, участие лётчика-испытателя в творческом процессе становится все более результативным.