Николай Шпанов - Заговорщики (книга 1)

— Да, нужно выбирать!

Джойс стоял молча, хотя ему хотелось сказать, что там, откуда он приехал, в Испании, в интернациональной бригаде, такой вопрос не вставал никогда. Оба они — Айк Стил и он, Джойс, — были авиационными людьми, но оба они сражались там в пехоте только из-за того, что у республики не было самолётов. Честное слово, если бы кому-нибудь пришло в голову поставить перед любым из них вопрос: жизнь или компания пехотинцев, бок о бок с которыми они прошли весь путь от Мадрида до французской границы, ни один из них не усомнился бы в выборе. Для чего же другого они приехали туда, как не ради того, чтобы их жизнь стала частицею жизни этой компании, а жизнь компании стала их собственной? Право, как странно говорит Мэй: выбирать между компанией и жизнью. Что же, он должен был бросить их одних — больного Айка и этого маленького итальянца Тони, приставшего к нам в тот день, когда убили певицу?.. Странная постановка вопроса — компания или жизнь… Очень странная…

Приглядевшейся к темноте Мэй было видно, как Джойс повёл в её сторону белками глаз.

Она положила руку на широкое плечо негра и прижалась лицом к его груди. Он погладил её по волосам, и Мэй, как всегда, очень ясно почувствовала, как велика его рука.

— Не ходи туда, — сказала Мэй.

Отняла голову от его груди и молча покачала ею. Задумчиво проговорила:

— Если бы ты был около самолётов, я могла бы улететь отсюда… вместе с тобой. Мы оба нашли бы работу. Ведь нужны же где-нибудь фельдшерицы… Но на тракторе никуда не уедешь.

— А необходимо уехать?

— Скоро они узнают о том, кто вы и зачем приехали… — Она опять грустно покачала головой.

— Не узнают, — ответил Джойс. — А если и пронюхают…

При этих словах Мэй в испуге отпрянула от него.

— Что будет с тобой!

Он попрежнему озорно сказал:

— Пусть попробуют… Со мною Стил и Тони…

— Стил белый, они побоятся разделаться с белым, а ты… как будто не знаешь сам… А твой Тони! — с презрением процедила она сквозь зубы. — Подвязать фартук — и будет настоящая баба.

Джойс рассмеялся так громко, что через несколько мгновений эхо вернуло этот смех с противоположной стороны оврага, где начинался невидимый сейчас сосновый лес.

— Тише, — сказала Мэй, — я вовсе не хочу, чтобы тебя убили.

— Идём со мной. Сейчас, — решительно проговорил Джойс и потянул её за руку.

Она вырвалась.

— Поговори со Стилом. Вам нужно отсюда уходить, пока вокруг ничего не знают… — Она на минуту замялась, потом закончила: — И мне тоже будет очень худо, если они узнают, что я… с тобой…

— Слава богу, ты же не белая. Они не станут вешать негра из-за китаянки.

— О, Хамми! Ты их ещё не знаешь.

Джойс ясно представил себе, как при этих словах она безнадёжно махнула рукой. Ему хотелось сказать что-нибудь такое, чтобы убедить её: не будет ничего дурного, если здешние люди узнают, что они коммунисты.

— Ты же слышал, как Стил спорил сегодня с президентом, — сказала Мэй. — Что теперь о нем думают?

— Люди должны знать, что есть ещё на свете кое-кто, от кого можно услышать правду.

— Ты глупый, — сказала она с нежностью, сквозь которую слышалась жалость к большому чёрному любимому человеку. — Ужасно… ужасно глупый… — И вдруг с беспокойством: — Уходите, уходите отсюда как можно скорей. Сегодняшний митинг не приведёт к добру. Уж я-то знаю здешний народ… — И, наконец, голосом, полным страха: — Клан все знает, у него везде свои люди… Верь мне, Хамми, и там, и в вашем сарае наверняка есть их уши…

— Уж это ты брось! — беспечно сказал он.

— Я знаю, что говорю… Мама говорила мне…

Он со смехом перебил её:

— Твоя мать очень хорошая женщина, но что может знать простая старуха.

— Но ведь она же служит у Миллса! — убеждающе проговорила Мэй и повторила: — Я знаю, что говорю.

Джойс протянул руку и крепко взял Мэй повыше локтя. Она сразу подалась к нему вся. Он охватил её за плечи и прижал к себе.

— Может быть, ты даже знаешь, кто?

Она рванулась, пытаясь освободиться из его объятий, но он ещё крепче сжал руки. Все её тело напряглось, потом обмякло. Будто она сдалась, потеряв надежду освободиться.

— Ну, кто? — повторил он.

Мэй почудилась в его голосе такая сухая нотка, какой не приходилось в нём слышать. Она подняла глаза, тщетно пытаясь разглядеть во тьме выражение лица Джойса. И ей вдруг стало так страшно, как не было ещё никогда с начала их близости.

Мэй ещё никогда так ясно не сознавала, что происходящее вокруг очень страшно. Только в эту минуту, когда перед нею так чётко встали, с одной стороны, она и он, с другой — кто-то из сидевших сейчас в сарае, она до конца ощутила, до холода в спине, до иголочек в концах пальцев, что это значит… Она была тогда ещё совсем маленькой девочкой, всего год или два тому назад приехавшей с матерью из Китая… Да, да, это было именно тогда, когда мать поступила в стряпухи на ферму Миллса… Ночь, чёрная, как сегодня, факелы, много пылающих факелов. В их свете белые капюшоны казались алыми, словно пропитанными кровью. Ни одной капли крови не было пролито в ту ночь — негр даже не пытался защищаться. Через пять минут после того, как они подошли к его дому, он уже висел на сосне за своим собственным сараем… Она отчётливо помнила каждую мелочь! Цвета и звуки жили в её памяти так, как если бы все случилось сегодня… Она могла бы слово в слово повторить всё, что кричала тогда девушка, цеплявшаяся за негра, когда его волокли к сосне. Мэй могла бы с точностью описать каждую чёрточку на лице негра и его возлюбленной, когда люди в капюшонах схватились за верёвку. Мэй чересчур ясно представляла себе всю эту картину, чтобы оставаться спокойной сейчас, хотя руки Джойса были такими сильными и так крепко и уверенно держали её. Ужас, объявший её при этом воспоминании, сковал язык и не давал ей ответить на вопрос, настойчиво повторявшийся в темноте:

— Кто?

А Джойс не знал, что ему думать. В последний раз повторил:

— Кто?!

Не получив ответа, он разжал объятие. И тотчас почувствовал, как Мэй выскользнула. Топот её тяжёлых башмаков по плотной глине тропинки удалялся.

И почему-то именно сейчас, когда она ушла, он с особенной ясностью представил себе её всю — с головы до ног. Ему хотелось броситься за нею вдогонку, схватить и унести её отсюда. Но он стиснул кулаки и не сделал ни шагу. Только закрыл глаза, чтобы вызвать в сознании ещё более яркий образ Мэй: она стояла перед ним, и её тёмные карие глаза улыбались сквозь узкий разрез век, и между ними, чуть-чуть повыше переносицы, чернела родинка. Совсем такое же маленькое пятнышко, как нарочно делают себе на лбу женщины в Индии…

Джойс разжал кулаки и поднёс к лицу руку, словно на ладони мог сохраниться след от прикосновения к иссиня-черным гладким волосам Мэй…