Николай Шпанов - Заговорщики (книга 2)

Таких хозяев у него было теперь двое: одним был Джон Ванденгейм Третий, в полной власти которого находились завод реактивных снарядов и лаборатория Винера; вторым — своеобразный политический трест, возглавляемый Куртом Шумахером. Круг деятельности этого, с позволения сказать, «треста» заключался в поставке политических провокаторов и штрейкбрехеров, диверсантов и фальсификаторов всех квалификаций, во всех областях жизни. В организации и гангстеровских приёмах работы «трест» Шумахера перенял весь опыт своего увянувшего и сошедшего за время войны со сцены предшественника, такого же тёмного политического предприятия — конторы по поставке шпионов, диверсантов и убийц, организованной в своё время Троцким. Так же как «контора» Троцкого, «трест» Шумахера мог прислать простых штрейкбрехеров, но мог поставить и «философов», которым поручалось разбить основы человеческих понятий о национальном достоинстве, патриотизме и о чём угодно другом, что стояло на пути нанимателя, будь то торговая фирма или целое правительство. Что касается самого Винера, то он был дважды на службе американских оккупантов — и как ставленник Ванденгейма и как отданный в услужение американцам член шайки Шумахера.

Винер не был мелкой сошкой. В числе агентов современной социал-демократии он значился в первых рядах, выше его по социал-демократической иерархии стояли только главные бонзы, вроде самого Курта Шумахера и других. Винер был в области техники и прикладных наук тем же, чем какие-нибудь Отто Зур или Клаус Шульц были в «философии». Он был как бы полномочным представителем этой шайки агентов американского империализма, орудовавшей в рабочем движении Западной Германии и имевшей особое задание — представлять её, эту шайку, в реактивном деле. Его задачей было следить, чтобы эта машина убийства работала на американцев так же исправно, как она прежде работала на Гитлера. И к Винеру как нельзя больше подходило определение, данное кем-то нынешним главарям немецкой социал-демократии: «удлинённая рука военной администрации и лейбористской партии». Да, Винер был одним из пальцев этой очень длинной и очень грязной руки, пытавшейся залезть в душу и в карман немецкого народа!

Чем хуже жилось простому немецкому человеку в оккупированной западными державами Тризонии, тем твёрже чувствовали себя члены шайки Шумахера, тем выше котировались её акции у нанимателей и тем больше становилась личная доля каждого из них в добыче, которую рвали с немецкого народа англо-американские оккупанты и свои немецкие монополисты. Чем больше становились доходы, тем выше задирались носы участников шайки и в их числе доктора Вольфганга Винера.

В свои шестьдесят лет он заносчиво носил такую же чёрную, как десять и пятнадцать лет тому назад, бороду ассирийского царя.

Полной противоположностью Винеру был пришедший с Роу английский физик Блэкборн, грузный сутуловатый мужчина в мешковатом костюме, ставшем ему заметно широким. По внешнему виду и по скромности, с которою он уселся в уголке столовой, в старике было трудно угадать одного из величайших авторитетов атомной физики, каким ещё недавно считала Блэкборна вся Западная Европа, — до тех пор, пока он в день окончания войны не отказался вести дальнейшую работу над атомной бомбой. Он заявил себя решительным сторонником запрещения этого оружия и потребовал использования энергии распада атомного ядра исключительно для мирных, созидательных целей человечества. И тогда, как по волшебству, старый учёный из величайшего авторитета быстро превратился в «старого чудака, выжившего из ума и одержимого фантазиями, смахивающими на сказки для детей». Так писалось тогда об ещё полном сил и творческой энергии физике, мысли которого не сошлись с планами его хозяев.

Изгнанный из своей лаборатории, вынужденный покинуть Англию, лишённый материальной поддержки для проведения опытов, старик в смятении скитался по северной Европе. Он не верил в реальность случившегося и не понимал, что в мире, управляемом законами наживы и разбоя, не может найтись никого, кто материально поддержал бы его работы. Он долго странствовал, подавленный и растерянный, по привычке присаживаясь по утрам к письменному столу в номерах гостиниц и с досадою отбрасывая перо при воспоминании об утраченной лаборатории, о недостающих ему исполнительных помощниках и внимательных учениках, при мысли о том, что он превратился в нищего и бездомного старика, а все, представлявшееся ему прежде прочной собственностью, оказалось «мифом в кредит». Но самым страшным для него был чудовищный разлад с миром, ещё оставшимся его миром, со средой, ещё бывшей его средой. Неожиданным и потрясающим было для него открытие, что всю жизнь, оказывается, он работал не для создания жизненных благ и не для процветания человечества, а ради разрушения лучшего, что оно создавало веками упорного труда; работал для ниспровержения элементарных понятий свободы, демократии и человеческого достоинства, которые кто-то успел опутать ложью и низвести в бездну унижения.

И все это произошло, пока он, забыв о мире и людях, сидел в своей лаборатории и занимался «надсоциальной» наукой, ловко подсунутой ему Черчиллем ещё в самом начале войны. Подобно удару грома над головой, вдруг прозвучала истина, гласившая, что он вовсе и не хозяин своих мыслей, своих открытий, своих идей, а всего лишь жалкий наёмник заморских капиталистов, незаметно вползших в его творческий мир и незаметно повернувших все его устремления совсем в другую сторону, чем он когда-то мечтал. Мечты! Они разлетелись, как хрустальный замок от грубого удара жестоких дикарей, ни черта не понимающих ни в науке, ни в законах физики, ни в законах развития жизни и не способных ни на иоту приобщиться к его идеям. Эти дикари гнездились в пещерах лондонского Сити и нью-йоркской Уолл-стрит. Им не было дела до мечтаний старого физика. Им нужна была бомба. И вот все полетело к чорту… Он скитался, как неприкаянный, в поисках успокоения, не зная, где его искать, и нашёл его, наконец, во Франкфуртском университете, в скромной роли профессора физики. И вовсе не случайно именно тут, во Франкфурте-на-Майне, где сплелись сейчас самые острые интересы бывших хозяев Блэкборна, его гидом оказался не кто иной, как агент британской секретной службы. Блэкборн не догадывался об этом, как не подозревал и того, что на всем его пути от Лондона до Копенгагена и от Копенгагена сюда, в сердце Тризонии, все его «случайные» дорожные знакомые были агентами Интеллидженс сервис, не выпускавшей его из виду ни на один день. Поэтому, когда Роу пригласил его «провести приятно вечер» с приятелями, старый физик, не подозревая ничего дурного, согласился.