Андрей Дышев - Обреченный

– И он утверждает, – продолжал следователь, – что у тебя в руке был кусок стекла. Ты им размахивал… И было много крови… И тебя трое бойцов с трудом держали, потому как ты порывался другие дома поджечь…

«На пушку берет, – подумал Шелестов. – Лисков тут при чем?»

– Вы можете утверждать, что я разрушил Карфаген, – сказал Шелестов, и эта несмешная шутка с Карфагеном тоже уже звучала здесь. – Но я ведь этого не помню. Как я могу признать то, чего не помню?

Хлоп! – ящик стола со стуком въехал в глубь стола. Шелестов поймал лукавый взгляд следователя.

– В прошлый раз, кажется, в пятницу, ты мне сказал, что у тебя случаются прозрения…

– Это было не в пятницу, а в четверг, – поправил Шелестов.

– Правильно. В четверг, – обрадовался следователь. – Выходит, что-то в твоей памяти удерживается? Какая же это амнезия? Это брехня, Саша… Долго упрямиться будешь?

– Когда я проходил экспертизу вменяемости у психиатров, – сказал Шелестов, – меня проводили через наркоанализ для распознавания симуляции. Результат был отрицательный… Вы почитайте в справке, там все написано…

– Пропуск! – прорычал следователь.

– Что? – не понял Шелестов.

– Пропуск давай, я отмечу, чтобы тебя в последний раз выпустили!

Какой это был по счету дубль? Шелестов, выйдя из здания военной прокуратуры, пытался сосчитать, сколько раз он уже сюда приходил. Двадцать? Это был затянувшийся бред. И бред был настолько бредовым, что Шелестов даже краешком, даже тенью не принимал его близко к сердцу. Как если бы его подозревали в том, что он – инопланетянин.

А подозревали его в чем-то страшном, будто он там, на Войне, убивал детей, стариков и женщин.

«Когда мне тоскливо, я становлюсь авантюристом», – подумал Шелестов.

По обе стороны тихой дачной улочки тянулись нескончаемые заборы и изгороди, из-за которых выглядывали стены, балконы и крыши особняков. Фонарей на этой улице не было, и когда Шелестов дошел к плотному строю вековых буков, стемнело настолько, что он едва разглядел нумерацию на доме.

Калитка во двор была распахнута настежь, может быть нарочно для Шелестова. Он прошел по дорожке, выложенной из цветных плиток к дому, под фонарь, несколько секунд постоял у двери, читая позеленевшую от сырости претенциозную медную табличку: "Д-ръ Козыревъ С. Ф." И нажал кнопку звонка. Через полминуты он позвонил еще раз.

Гигантский пес рысью подбежал к нему, шумно понюхал грудь, вильнул хвостом и сел в метре. Следом за догом из темноты появился молодой худощавый мужчина, как и Шелестов, одетый в спортивный костюм.

– Это мы с вами разговаривали по телефону? – спросил он и протянул руку. – Станислав Федорович. Можно просто Стас. Медицинскую книжку взяли?

Он зазвенел ключами, отпирая дверь, впустил в дом сначала собаку. Они поднялись на второй этаж.

Шелестов прошел в комнату, сел в кресло и осмотрелся.

Большой книжный шкаф был наполовину заполнен книгами, моделями старинных автомобилей, ракушками, иконками, разноцветными камнями и прочим хламом, не имеющим практического значения, но явно представляющим антикварную ценность. В углу стояла пузатая двухпудовая гиря, а на ее ушко, как лапша, были навешены резинки эспандера. Старый, широкий диван был застлан пледом, под которым, похоже, хозяин квартиры и спал. Стены украшали картины. Над письменным столом склонила голову массивная лампа с металлическим абажуром.

Козырев принес две чашечки кофе, поставил их на столик. Шелестов обратил внимание, что между чашками и блюдцами были проложены салфетки – так обычно подают в приличных кафе и ресторанах.

– Прежде чем расспросить вас, я немного расскажу о себе… – Стас поднес чашечку к губам, сделал глоток. – Я нейропсихолог, кандидат медицинских наук, работаю в институте нейрохирургии. Характер у меня сложный, иногда просто невыносимый… Вас трепанировали? Как давно?… Мгм…

Он, вроде как, говорил о себе, но при этом успевал выяснить у Шелестова все, что считал нужным.

– Я могу показаться вам человеком скрытным и… как бы поточнее выразиться… загадочным. Отнеситесь к этому спокойно, все мои кажущиеся тайны не стоят веденного яйца… Какой вам поставили диагноз? Черепно-мозговая травма? Упали с самолета?.. Ах, ранение! Вы были на Войне?.. Прекрасный экземпляр… Ну так вот, в конце концов вам станет ясно, что моя душа чиста, аки слеза ребенка, а поступки прямолинейны и осмысленны… Что еще? Собираюсь жениться. Собираю материал для докторской о психофизиологии в экстремальных видах спорта. С головой ушел в науку, потому как достаточно честолюбив. Поставил перед собой высокие цели и гоню к ним самым коротким путем… А вас, если не секрет, что толкнуло позвонить мне?

– Скука.

Он кивнул и ненадолго задумался.

– Гениальный ответ. Во всяком случае, честный… Послушай, а давай на «ты»?

Шелестов сам не мог понять, раздражает или, напротив, привлекает его этот молодой, не погодам зрелый врач, которому эта зрелость и ученая степенность была вроде как в тягость, и хотелось снова побыть озорным и не совсем умным подростком…

Они допили кофе и взялись за коньяк. Дог широко зевнул, показав темно-красную пасть.

– Ты нужен мне для научных исследований, – сказал Стас, с подозрением глядя на дно рюмки, из которой только что выпил. – Мне повезло. Ты прекрасный материал. Война – тот же экстремальный спорт, и люди на войне, я так полагаю, испытывают нечто похожее, что и альпинист, падающий в бездну. Но меня интересуют не столько психические травмы, сколько физические. Представляешь, что произойдет с человеком, если он, сорвавшись со скалы, улетит в пропасть? Есть ли шанс выжить? Как подготовиться к чудовищным нагрузкам на организм? Как этот человек будет относиться к спорту после излечения?.. Я постараюсь разобраться в том, какой отпечаток оставила в твоем сознании Война и ранение, как ты воспринимаешь сейчас свою страшную военную работу… Интересно, правда?

– Наверное, – ответил Шелестов и отодвинул от себя рюмку. – Только я совсем не помню Войну.

– Пытаешься забыть?

– Не могу вспомнить. У меня амнезия… И вообще, я просто хочу отдохнуть где-нибудь в Подмосковье. Спасибо за коньяк. Я пойду.

Шелестов встал.

– Подожди, не кипятись! – Стас, дожевывая, забрался на стул и снял с полки несколько пухлых папок. – Отдохнешь так, что потом спасибо мне скажешь! Я исследовал альпинистов, подводников, полярников во время их отпусков. Они отдыхали, а я проводил свои исследования. Мы с тобой поедем в Крым…

– В Крым мне нельзя, – ответил Шелестов. Он вдруг почувствовал головокружение – то ли от выпитого коньяка, то ли от усталости и раздражения. – Я дал подписку о невыезде. До свидания.