Андрей Гончаров - 2014. В одном поцелуе от счастья

– Тебе тоже чужда эта суета? – спросил Андрей, как бы случайно прикасаясь плечом к ее плечу.

– Я опасаюсь, что меня тут затопчут.

– Давай бросим вещи и пойдем в казачий музей.

– Давай Женю и Катю позовем, они хорошие, я вас познакомлю.

Женя оказался не еще одной девочкой, как подумал Ермаков, а молодым человеком Кати. Пока городок обрастал криво и неловко поставленными палатками, Андрей, Лена, Женя и Катя ушли к рассохшейся казацкой «Чайке», которая стояла рядом с казачьим же музеем, казачьим кабачком и казачьим театром. Хортица – колыбель запорожского казачества. И все, что находится здесь обязательно именуется казачьим. Жовто-блакитные подростки сидящие на бортах «Чайки» тоже искренне считали себя козаками или, как минимум, их потомками и наследниками. Среди камуфлированных хлопцев сидела дивчина с черными бровями, в украинской вышиванке, длинной белой юбке и плахте. На шее – монисто из ярко-красных крупных бусин. Дивчина красивая, аж глазам больно. Широкоскулое славянское лицо. Жгучая брюнетка, немного смуглая, большие темные глаза и четко очерченные брови. Настоящая украинская дивчина – повна пазуха цицьок. Коса в руку толщиной с вплетенной красной лентой. Ее должны звать Олесей или Наташей. Олесей звали тихомировскую любовь, из-за которой он чуть не перешел в стан идейного противника. Впрочем, это было еще в незапамятные довоенные времена, когда такие случаи не были редкостью и не вызывали особого осуждения. Разрыв с Олесей был, пожалуй, самой серьезной личной трагедией Тихомирова. Олесю он любил без памяти, без оглядки и ради нее был готов прощать, понимать и даже оправдывать почти все закидоны новорожденной украинской нации.

Пикап учит нас одной простой вещи – относитесь к девушке, с которой хотите познакомиться, так, словно уже сто лет знакомы, и очень хорошо к ней относитесь. Главное в отношениях – искренность чувств и люди это интуитивно чувствуют. А, и еще бывает хорошо человеку что-нибудь дать материальное.

Андрей купил мороженое на всех. Подошел, сел с Леной рядышком на борт «Чайки», протянул одну персонально, адресно ей: «Съешь мороженку, а то жарко». Две другие отдал Кате и Жене.

Сидевшие рядом камуфлированные хлопцы оказались членами молодежки партии «Свобода» – «Сокол». С явной гордостью они говорили о том, что находятся в резерве Добровольческого Украинского Корпуса «Правого сектора» и вот-вот будут отправлены на войну. Все они мечтали попасть в самое пекло – в Донецкий аэропорт. Тема войны для Украины абсолютно приоритетна. О чем бы не начали говорить, разговор сведется к войне. Возможность поехать на войну уже каким-то образом в их еще детском сознании уже дает им право спрашивать с других: «А вы там были?!» Всю прочую информацию, кроме этого вопроса, сознание Поручика давно научилось отсеивать. Потому что он там был.

В сознании младоукраинцев, каждый кто хочет называться мужчиной обязан мочить сепаров. Если не уточнять, с какой стороны ты воевал, то рассказы о войне будут удивительно схожи и для той, и для другой стороны. В гражданской войне на Донбассе сошелся один народ, с одинаковым оружием, в одинаковой форме, говорящий на одном языке, совершающий одинаковые ошибки и одинаково думающий, что их предали.

***

Аэропорт штурмовали безостановочно практически все вооруженные подразделения ополчения Донбасса. Первый штурм аэропорта принес ополчению сокрушительное поражение. И это был не просто моральный удар, при первом штурме погибло множество настоящих военных профессионалов, которых так не хватало добровольцам всю оставшуюся войну. А тех, кому посчастливилось выжить, оттолкнула самонадеянность Скифа, планировавшего провальную операцию.

Сложность и длительность боев в аэропорту во многом была обусловлена большой открытой территорией, на которой возвышались тремя пупырями старый, новый терминалы и диспетчерская вышка. Ополченцы заняли здания на окраинах аэропорта и без конца обстреливали старый терминал, новый и вышку, не имея ни сил, ни умения для полноценного штурма. И понеслась. Открытое пространство взлетных полос и примыкающий к аэропорту поселок Жабуньки не принадлежали никому. Периодически там шарашились как ополченские, так и укропские разведгруппы, минировалось все, что подлежало минированию. Взлетка – это отдельная песня. На территории аэропорта на самом деле оставалось еще несколько зданий, которые могли бы стать полноценными укрепрайонами, если бы не сложность снабжения. Как своевременно подвозить грузы и пополнение по открытой территории под огнем противника?

Укропы решали эту проблему, не считаясь ни с какими потерями. У них ведь никогда не было потерь… Донецким решить вопрос снабжения засевших в «Гостинице» и на «Двухэтажке» было проще. Во-первых, они ближе к Донецку, чем терминалы к Пескам. Во-вторых, уже успела сложиться традиция, по которой у подразделений ополчения снабжения просто нет. Партизаны, что уж тут…

Укровермахт формировал колонны бронетехники в Песках, а затем они с боем и под непрерывным обстрелом прорывались к старому и новому терминалам, разгружались и отправлялись в обратный путь, теряя несколько единиц брони в каждом таком рейде. Им удалось сосредотачивать в ДАПе столько оружия и личного состава, что ополченцы всерьез стали задумываться, а нет ли каких-нибудь подземных коммуникаций, по которым они просачиваются в аэропорт?

Но нет, никакими подземными ходами они не просачивались, а мчались безбожно газуя, стремясь скорее преодолеть километры открытого пространства и оказаться прикрытыми стенами терминалов.

Имей ополчение Донбасса нормально обученных артиллеристов, было бы несложно уничтожать колонны бронетехники на подходе к аэропорту, блокировать засевший в подвалах нового терминала и в диспетчерской вышке кировоградский спецназ, а там и уничтожить. Но тогда ополчение не было бы ополчением. А пока добровольцы воевали, как могли. Если наблюдатель вовремя замечал колонну, готовящуюся к прорыву, то у артиллерии не оказывалось снарядов. Если снаряды были в наличии, то не работала связь. Если и связь была в порядке, то команда поступала слишком поздно и арта отрабатывала по пустой взлетке. Но чаще всего артиллеристов просто не могли правильно сориентировать. Корректировщиком артогня выступал любой желающий, имевший связь с батареей. Учитывая отсутствие общих карт и согласованных ориентиров, наведение осуществлялось яростными криками: «Видишь холмик?! Шарахни по нему!» Надо сказать, что у укроартиллерии дела обстояли не лучше. Там тоже воевали вчера призванные из запаса, слабо ориентирующиеся в происходящем солдаты. Что до пресловутых самообстрелов, которыми неустанно попрекала ополчение укропропаганда, то причиной тому не адова хитрость или изощренная сепарская жестокость, а неумелость и иногда бракованные снаряды.