Кристин Хармель - Книга утраченных имен

Поезд снова двинулся. Ева смотрела в окно, надеясь увидеть дворец, в котором разместились Петен и его министры после того, как они покинули Париж. Но перед ней проносились лишь парки, жилые дома и кафе. Когда поезд пересек реку Алье, протекавшую среди виноградников, начали сгущаться сумерки. После короткой остановки в Рьоме они продолжили движение на юг, и к этому времени за окнами уже совсем стемнело. Около девяти вечера поезд вздрогнул и наконец-то остановился под низкими сводами вокзала города Клермон-Ферран.

– И что теперь? – спросила мамуся, как только они вышли из поезда вместе с еще двумя дюжинами пассажиров. – Уже поздно, и автобусы вряд ли ходят.

Ева глубоко вздохнула. Даже после того, как им удалось выбраться на не оккупированную французскую территорию по поддельным документам, ей казалось, что самая опасная часть их путешествия только начинается.

– Будем ждать.

– Чего?

– Утра. – На станции было тихо, но Ева и ее мать были не единственными, кому пришлось провести эту ночь на жестких деревянных лавках. Почти половина пассажиров, которые приехали с ними на поезде, также расположились на платформе. Они клали под головы чемоданы и сумки, и, несмотря на теплую погоду, накрывались пальто, как одеялами. – Мамуся, попробуй уснуть. Я прослежу, чтобы ничего не случилось.

На следующий день ближе к вечеру Ева и ее мать наконец-то сели в автобус до Ориньона. Поездка заняла около полутора часов. Сначала они ехали по улицам мимо старых каменных домов, а затем – через зеленый лес и фермерские угодья.

Ориньон располагался на вершине холма и был окружен густым сосновым лесом. Когда автобус въехал в город и стал подниматься вверх по склону, до предела напрягая двигатель, Ева заметила очертания высокой горной гряды на западе. Она прижалась лбом к стеклу и разглядывала окутанные туманом склоны, пока автобус не свернул за угол, не замедлил ход и не остановился, завизжав тормозами, на маленькой площади, которую со всех сторон окружали невысокие приземистые здания.

– Ориньон! – объявил водитель шести пассажирам, которые находились в салоне. – Конец маршрута.

Люди медленно встали, взяли свои вещи и побрели к выходу. Ева с матерью выбрались из автобуса последними, и, когда он уехал, Ева наконец-то расслабилась и осмотрела новую для себя обстановку. У них все получилось.

Ориньон был совсем не похож на Париж, Ева еще никогда не бывала в таких местах. Родители несколько раз ездили с ней, тогда еще ребенком, на север, на побережье Бретани, где соленый морской воздух окрашивал фасады деревянных зданий в серый, «голубиный», цвет. Еще пару раз они выезжали в предместья Парижа, в тех местах на бескрайних пастбищах, изрезанных извилистыми ручейками, то тут, то там виднелись небольшие дома, а города были маленькими, милыми и опрятными.

Этот городок выглядел более компактным. Дома с узкими окнами стояли необычайно близко друг к другу, и их расположение казалось порой совершенно беспорядочным, как будто когда-то их построили строго в ряд, но потом земля поднялась и разметала их в разные стороны. Выложенные булыжником мостовые петляли, поднимаясь вверх по склону холма, а некоторые улицы, расходившиеся в разные стороны от городской площади, выглядели слишком узкими даже для одного автомобиля. На самом верху холма возвышалась маленькая каменная церковь с витражами и простым деревянным крестом над главным входом.

Но больше всего Еву поразило то, каким живым выглядел этот город, пускай на площади и была всего небольшая горстка людей. В Париже после прихода немцев люди одевались в основном в серую и черную одежду и ходили с опущенными головами, будто пытались слиться с окружающими их домами. Все краски словно вылиняли; во многих местах цветы и деревья, которые прежде пышно разрастались и наполняли город жизнью, теперь засохли или вовсе исчезли.

А здесь ящики на окнах были полны перечной мяты, кервеля, розовой, сиреневой и белой герани; плющ весело взбирался вверх по стенам каменных зданий, и казалось, что он рос тут еще со времен Французской революции. Одежда сушилась на веревках, натянутых на деревянных балконах. Даже церковь над городом словно вся светилась изнутри, и этот свет озарял разноцветные стекла ее витражей. Посреди площади стоял каменный фонтан со статуей бородатого мужчины, который в одной руке держал крест, а в другой – кувшин с водой, стекающей, весело журча, к его ногам. Сердце этого города еще не было растоптано, и на несколько секунд Ева замешкалась, не зная, что ей делать дальше.

– Что это за город? – шепотом спросила мамуся, обменявшись с Евой робкими улыбками впервые после ареста отца. Ева почувствовала, как у нее защипали глаза от слез радости. На несколько мгновений ей показалось, что все в их жизни еще может наладиться.

Она проглотила подступивший к горлу ком.

– Правда, здесь красиво?

– Похоже на деревню, в которой я выросла. – Мамуся, глубоко вздохнув, закрыла глаза. – Свежий деревенский воздух. Я уже почти забыла его.

Ева тоже вдохнула полной грудью – запахи примулы, жасмина и сосен не поддавались описанию словами. Когда она открыла глаза, мимо них прошла женщина, державшая за руки двух маленьких девочек, которые внимательно смотрели на Еву. Она тут же образумилась. Они уехали из Парижа, но опасность еще не миновала – они путешествовали по поддельным документам и должны были найти место, где можно остановиться, не вызвав при этом подозрений.

– Пойдем, – сказала она матери.

Сжав ручку чемодана, Ева пошла вперед, мамуся последовала за ней, они покидали площадь с таким видом, словно хорошо знали, куда им идти. На самом деле Ева никогда еще не чувствовала себя такой потерянной, однако она старалась держаться спокойно и осматривалась по сторонам только в поисках какой-нибудь гостиницы. В центре этого маленького городка наверняка можно было найти какое-нибудь жилье.

Но поиски не сразу принесли результаты – она четыре раза сворачивала за угол, прежде чем увидела вывеску, на которой было указано, где находится pension de famille [9] Семейный пансион (фр.). . Облегченно вздохнув, Ева ускорила шаг, мать последовала за ней.

Они добрались до небольшого каменного здания в полутора кварталах от центральной площади. Его дверь оказалась закрытой и запертой на ключ, а занавески на окнах – задернутыми. Но Ева все равно постучала, потом, когда никто не открыл, постучала еще раз, настойчивее. Она принялась колотить в дверь и в третий раз, когда та распахнулась. На пороге появилась маленькая полная женщина с недовольным лицом в домашнем платье в горошек. Ее седые волосы были растрепаны и всклокочены, а щеки – круглые и красные, как помидоры.