Станислав Сахончик - Памяти солёная волна

В нашу больничную палату, вежливо поздоровавшись, вошёл седой пожилой мужчина невысокого роста с удивительно молодыми глазами. Сестра показала ему на койку рядом со мной, он положил немудрёные пожитки в тумбочку, представился и, увидев у меня в руках книгу Бунича «Операция «Гроза», сразу спросил:

– Историей войны интересуетесь?

Я ответил утвердительно, и мы, лежа под капельницами, как-то незаметно разговорились. То, что он рассказал о войне, меня поразило своей правдивостью и глубиной восприятия, это была та самая «окопная правда», которая всегда у нас подразумевалась между строк и которую никогда не напишешь, если сам это не прочувствовал на себе.

Восемнадцатилетним парнишкой, после окончания ускоренного курса Владивостокского пехотного училища, в новенькой офицерской шинели со скрипящими ремнями и двумя «кубарями» в петлицах, он попал на фронт зимой 1942 года. Шли ожесточённые бои под Ржевом, получившие в армии меткое и горькое название «Ржевская мясорубка».

Впоследствии подсчитали, что там, в лесах и болотах, полегло свыше полутора миллионов бойцов – больше, чем под Сталинградом.

Приняв под командование взвод, он, едва успев ознакомиться со списком солдат и своими отделёнными сержантами, получил приказ на рассвете идти в наступление. Из всего своего первого боя он запомнил только то, как вылез на бруствер окопа и взмахнул пистолетом. Дальше удар в голову и темнота. Очнулся в траншее уже вечером, присыпанный землёй, когда его раскапывали санитары. Нестерпимо болела голова, шла кровь из ушей, но он был жив – спасла каска, одетая на шапку, отделался контузией.

Вокруг не было никого из живых бойцов взвода. Санитары под руки повели его на перевязочный пункт, мимо груды валенок, касок, шапок и полушубков, снятых с убитых. Рядом уже был свеже-насыпанный холм братской могилы.

– Повезло тебе, лейтенант, а вот почитай вся твоя рота полегла, да и от батальона мало кто остался. Кого в Наркомздрав, а большинство в Наркомзем определили, – сказал один из пожилых санитаров.

Дальше был госпиталь, запасный полк, снова бои и снова госпиталь. Бесконечная череда наступлений, отступлений, крови и смерти. Ненависть к врагу и горечь потерь.

Свой последний бой он принял под Витебском, когда его рота, преследуя отступавших немцев, попала под миномётный огонь и, понеся большие потери, залегла. Тогда он, отодвинув тело убитого наводчика, сел за «сорокапятку» и, плача от злости, стал стрелять из орудия по отступавшим немцам, тёмные фигуры которых хорошо виднелись на заснеженной стерне.

Он заряжал, наводил и стрелял, пока разорвавшийся рядом снаряд не перевернул орудие и не отшвырнул его прочь. Тяжёлое осколочное ранение в живот, долгое лечение в госпитале, и в 1944 году перед списанным «подчистую» офицером встал вопрос: как жить дальше? Его ведь учили только воевать, и он, шагнув в войну со школьной скамьи, больше ничего не умел.

И он решил учиться. В приёмной комиссии юридического института сначала даже не хотели брать документы: уж очень он был молод – не было ещё и двадцати. Так он стал юристом и всю жизнь проработал в органах прокуратуры.

Ветеран замолчал, в палате ещё долго стояла тишина. Война затронула всех, и у каждого в семье были свои счёты к ней.

Я, слушая его рассказ, вспоминал своего отца. Их биографии, при всей разнице, были в чём-то схожи.

Оба пошли на фронт зимой 1942-го и оба закончили войну по ранению в 1944 году.

Отец пошёл на фронт уже зрелым мужчиной, в 39 лет, из милиции Пограничного района Благовещенска, повоевавши ещё в Гражданскую с поляками. Попал в 91-ю особую разведывательную бригаду, формировавшуюся в Сибири. Из первого же поиска разведгруппа вернулась в половинном составе, с двумя «языками», и вынесла раненного в шею отца. После госпиталя и курсов политсостава он попал на Калининский фронт замполитом стрелковой роты.

Отец, как и большинство фронтовиков, очень редко рассказывал о войне и не любил, когда его об этом расспрашивали. Но один из эпизодов, который он рассказал на встрече с друзьями-фронтовиками на 20-летие Победы, я невольно подслушал и запомнил…

Их поредевший после атаки батальон, наспех окопавшись, встал в обороне перед заснеженной высоткой, занятой противником. Солдаты в неглубоких окопах мёрзли в тонких английских шинелях и ботинках с обмотками и ждали наступления.

По данным разведки, немцев недавно сменили австрийцы. Они сразу же поменяли расположение огневых точек и стали глубже зарываться в землю.

Командование полка решило выбить их с господствующей высоты и для выявления системы огня распорядилось провести разведку боем. Для этого из резерва прислали роту морской пехоты. Моряки пришли уже перед рассветом, их командир, молодой розовощёкий старший лейтенант, уточнил у комбата время и направление атаки. Вооружены они были очень хорошо – самозарядные винтовки «СВТ», автоматов и ручных пулёметов было больше, чем во всем батальоне. Были они и с погибших кораблей, и из охраны наркомата ВМФ, и из береговых частей.

На рассвете матросы, сбросив шинели и вещмешки, надели бескозырки и, примкнув штыки к «самозарядкам», по свистку боцманской дудки в полный рост бросились вперёд. Бежали молча по неглубокому снегу, пока немецкая оборона не ощетинилась огнём. Тогда и прозвучало яростное «полундра». Но матросы, отчётливо, как мишени, видные на белом снегу, падали и падали, скошенные пулемётным огнём.

По засечённым целям противника била полковая батарея, батальонные «сорокапятки» и миномёты, но цепь моряков всё редела и редела. Поле перед высоткой покрылось чёрными бугорками. Солдаты, сжав зубы, ждали сигнала. Командир полка, видя с КП эту картину, дал команду атаковать. Батальон дружно поднялся и с ходу, на одном дыхании, выбил противника и занял высоту.

Уйти из австрияков не удалось никому – пленных в том бою не брали. От моряков остались целыми только пять человек. Много было тяжелораненых. В опустевшей траншее сиротливо лежали чёрные шинели, шапки и вещмешки.

Лейтенант Митрофан Адамович Сахончик. 1945 г.

Лейтенант Рабоче-крестьянской милиции М. Сахончик. 1937 г.

Старший сержант М. А. Сахончик (слева) и капитан А. П. Поташев, секретарь парткомиссии полка.

Калининский фронт, деревня Кузьмино, 5 февраля 1942 г.