Владимир Андриенко - Дрозды: Лейб-гвардии поручик

– И тем не менее. Меня опознали, поручик. Сам удивился такому повороту. На вокзале в Ростове, как только вышел из вагона, натолкнулся на знакомого. Знакомую.

– Женщина? – спросил полковник.

– Анна. Я знавал её еще в гимназические годы, господа.

Поручик Штерн удивился:

– Анна Губельман?

– И вам она знакома?

– Кто здесь её не знает, корнет. Сам Троцкий писал об этой женщине в какой-то большевистской газетёнке. Назвал её «валькирия революции».

– Валькирия? Это так похоже на Анну, – сказал Лабунский.

– Хотя здесь у неё менее звучное прозвище, корнет. Аня в кожаных штанах, – сказал кто-то из офицеров.

– Но откуда у вас такие знакомства, корнет? – снова спросил поручик Штерн.

– Из прошлой жизни, поручик. Тогда она была ученицей женской гимназии Чвалинской и не носила кожаной куртки и галифе. Милая была девушка.

– Ныне она правая рука местного живодера Шамова. Знаете кто этот персонаж, корнет?

– Впервые слышу, поручик.

– Шамов комиссар по борьбе с нами.

– С нами?

– Они называют это контрреволюцией. Шамов нечто вроде главного жандарма в Ростове. Пачками подписывает смертные приговоры. В здешних подвалах расстреливают трижды в неделю.

– Но я не принимаю участия в войне, господа. Я имею желание покинуть Россию.

– Сбежать? – спросил полковник.

– Можно сказать и так, господа. Я офицер русской армии и присягал царю и отечеству. А поскольку царя больше нет, то я свободен от присяги.

– А Отечество, корнет? – спросил полковник.

– Отчество? Империи Российской больше нет.

– Империи нет, но Россия осталась. Вы кто по убеждениям?

– Монархист, – сразу признался Лабунский. – Верой и правдой служил царю нашему. Затем присягал Временному правительству. Хоть, признаюсь, без особого энтузиазма. Но и оно рухнуло. Большевикам не присягал. Они распустили старую армию, и я волен в своей жизни.

– Вольны? – спросил Лабунского офицер среднего возраста со шрамом на щеке. – Вы в тюрьме чрезвычайки. И отсюда выходят только вперёд ногами. Или прикрепив красную звезду к фуражке.

– Что это значит?

– Красным нужны офицеры. И особенно офицеры кавалерии, корнет. Штабс-капитан Игнатьев.

– И вы согласны им служить, штабс-капитан?

– Мне дали время подумать. Как и всем нам.

Двери камеры отворились и конвоир крикнул:

– Лабунский!

– Здесь! – отозвался Петр.

– На выход.

– Похоже, что ваша знакомая решила вас сразу поставить к стенке, корнет, – подвел итог штабс-капитан Игнатьев.

– Нет, – сказал поручик Штерн. – Сегодня они не расстреливают. Допрос.

Лабунский вышел из камеры и его доставили в кабинет к Анне Губельман…

***

– Садись, Петр. Нам есть о чем поговорить.

Корнет сел на стул. Анна удалила конвоира. Они остались вдвоем.

– Подумать только! Петр Лабунский! Тогда в парадной форме лейб-улана ты свел с ума всех гимназисток женской гимназии Чвалинской.

– Ты помнишь?

– А ты?

– Ту нашу встречу? Ты тогда была так красива в своем платье и фартуке гимназистки.

– А теперь?

– Ты изменилась.

– Признаюсь тебе, Пётр, что никак не могла рассчитывать на нашу встречу. А ведь я сразу узнала тебя. Сразу. Как только увидела. Наверное, от того, что когда-то мечтала о нашей встрече.

– Я тоже, Анна, на фронте думал о том, что мы встретимся.

– Не хитри! Ты и не вспоминал обо мне, Петр.

– Вспоминал. С чего мне хитрить сейчас? На вокзале я сразу узнал тебя.

– Потому и хотел сбежать? – усмехнулась Анна.

– Не ждал тебя увидеть в кожаной куртке и фуражке со звездой.

– Не думал, что я пойду служить революции?

– Ты дочь богатого торговца, Анна. У твоего отца было пять магазинов.

– Семь, – поправила его Анна. – Но это в прошлом. Мой отец эмигрировал вместе с мамой и моей младшей сестрой. А я присоединилась к народу.

– К народу?

– Только не нужно сейчас спорить о политике, Петр.

– Что будет со мной теперь?

– Я навела о тебе справки.

– Вот как? – удивился Петр. – Когда же ты успела?

– У нас служит твой сослуживец по северо-западному фронту. Поручик Дреев. Помнишь его?

–Как не помнить. Хотя друзьями мы с ним не были. Он, кажется, большевик.

– Ныне он командир эскадрона в армии Донской Республики. Говорит, что ты хороший офицер. А нам сейчас нужны командиры. Я могу получить разрешение для тебя.

– Разрешение?

– На службу в Красной армии.

– Но я не хочу больше служить, Анна.

– Ты прибыл сюда, дабы присоединиться к белым?

– Нет. Я не имею намерения вступать в Белую армию, как и в Красную армию.

– Тогда зачем ты здесь?

– Пробираюсь на Юг с намерением покинуть Россию навсегда.

– Вот как? Ты выбрал странный маршрут, Петр.

–Не я выбирал. Так сложились обстоятельства, Анна.

– Вот именно, – сказала она. – Ты сказал верно. Обстоятельства. И они диктуют тебе свою волю. Присоединяйся к Красной армии Донской Республики и останешься жив. Иначе расстрел.

– Но по какому закону? Расстрел за что?

– Декрет от 5 апреля 1918 года, Пётр. Декрет ДСР (Донской Советской Республики) о «Красном терроре» в котором сказано «что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Сейчас идет суровая гражданская война, Петр. И я даю тебе шанс, учитывая наше с тобой старое знакомство.

– А иного пути…

– Нет. Местный комиссар по борьбе с контрреволюцией Шамов таких как ты не отпускает.

– Таких как я?

– Ты дворянин. А он ненавидит дворян. Офицера из низов он еще может помиловать. Но вот дворянина никогда.

– Я сын гимназического учителя. Я не князь Голицын.

– Но дворянского сословия.

– Анна, мой дед выслужил дворянство на Крымской войне. Отец был учителем.

– Но ты дворянин! Шамов не станет разбираться в родословной. Он и меня ненавидит. Я, по его мнению, представительница чуждого класса. Капиталистов он также не любит, хоть и меньше чем дворян. Уже не знаю, чем они ему так насолили. Но я прислана сюда из Москвы. До меня он не дотянется. Руки коротки. А вот до тебя легко.

– Он станет заниматься судьбой простого корнета? Только в той камере, где я разместился, по твоей милости, столько офицеров позначительнее меня.

– Тобой он будет заниматься. Если бы я знала, что у него есть твои приметы, не стала бы задерживать тебя на вокзале.

– Мои приметы? – искренне удивился Лабунский.

– И я удивилась, когда узнала. Ты успел наследить в Москве. И это большой минус к твоему дворянству в глазах Шамова…

***

Андрей Шамов, комиссар по борьбе с контрреволюцией Донской Советской Республики, обладал хорошей памятью. Он помнил телеграфное сообщение из Москвы по группе офицеров-контрреволюционеров, которые могут появиться в Ростове.