Николай Тюрин - Антонов. Последний пожар

– Как доехал, Павел Петрович? – спросил ротмистр, тепло обнимая своего коллегу. – Рад встрече!

– Спасибо, Александр Павлович, взаимно, – церемонно ответил Дурново. – Дорога великолепная. Отдохнул немного.

– Прошу в экипаж, – показал рукой направление Мартынов.

– Если позволите, Александр Павлович, давайте начнём с дела, а потом пообедаем.

– Как скажете, Павел Петрович, – согласился Мартынов. – У нас всё готово.

Они покинули вокзальную суету и направились в полицейский участок. Потом Мартынов приказал извозчику отвезти вещи гостя к себе домой, и коллеги прошли в помещение. В просторном кабинете было уютно. Посередине стоял большой массивный стол из тёмного дерева, который украшала искуссная лампа. Вдоль стен располагались шкафы с многочисленными книгами. На стене висел портрет государя императора в золочёной раме.

Мартынов докладом открыл совещание. Он сказал, что партия эсеров в Саратове практически разгромлена, многие руководители арестованы. В последнее время замечена активность боевой группы, выявлено несколько её участников. В среду эсеров внедрён агент охранки, который передаёт важные сведения. Тут Мартынов показал Дурново последнюю записку агента Бирюкова.

– Я полагаю, – заключил свой доклад Мартынов, – ждать далее нельзя. Иначе может случиться непоправимое. А тогда и наши головы полетят.

– Согласен с вами, Александр Павлович, – поддержал его Дурново. – У вас есть конкретный план?

– Да, Павел Петрович. Предварительные наброски мы сделали, – ответил Мартынов и обратился он к одному из присутствующих здесь полицейских: – Подайте карту.

Ротмистр продолжил, со знанием дела оперируя картой:

– Вот адреса, где проживают известные нам граждане. Везде дежурят надёжные извозчики, которые докладывают об обстановке.

– А дворники? – спросил Дурново.

– Не все сотрудничают с нами. Наши предупреждены, что если жильцы съедут, то проследить и доложить, – ответил другой офицер.

– Хорошо, – произнёс Дурново и обратился к Мартынову: – Когда думаете начинать?

– Я полагаю, Павел Петрович, брать будем завтра ночью одновременно по всем адресам, чтобы не предупредили. Сил у нас достаточно.

– Прошу вас, Александр Павлович, разрешить мне лично возглавить поимку Антонова.

– О, я буду этому только рад.

Обговорив ещё некоторые важные детали предстоящей облавы, друзья отправились обедать в домашней обстановке ротмистра Мартынова.

Утром Дурново вызвал на секретную квартиру агента Бирюкова и расспросил его о Шурке.

– Ваше благородие, вижу его мало. Уходит рано утром. Часто на весь день. Скрытен, неразговорчив, – докладывал Бирюков.

– Оружие у него есть? – спросил Павел Петрович.

– Так точно. С наганом всегда ходит.

– Девки? Вино? – продолжил расспросы полицейский.

– Девок не водит, а винцо иногда попивает, – ответил Бирюков.

– Ты вот что, любезный, поставь-ка ему графинчик сегодня. Скажи, что праздник у тебя. Сам немного посиди, вдруг он без компании пить не станет. А как уснёт – дай сигнал. Тут мы его и возьмём, – Дурново был мастером подобных арестов.

– А вдруг пить не станет? – засомневался Бирюков.

– Не станет, просто жди. Пьяного, конечно, легче брать, но мы и так справимся. Вот тебе на водку, – Дурново дал агенту денег.

– Всё понял, ваше благородие, – сказал Бирюков, убирая в карман деньги.

– Смотри, сам не напейся! Шкуру спущу! – пригрозил Павел Петрович.

– Никак нет-с, ваше благородие, не сомневайтесь, – ответил Бирюков и, пятясь, вышел из кабинета.

Вечером Дурново проинструктировал предоставленных ему полицейских, и они, расположившись недалеко от известного дома, стали ждать. Стемнело быстро. Стоял мягкий февраль одна тысяча девятьсот девятого года. Во дворах и на улице было много снега. Часть полицейских, переодетых дворниками, большими лопатами сгребали его в кучи. Через какое-то непродолжительное время они зафиксировали, что Антонов проследовал в свою квартиру.

Часа через два в одном из окон квартиры замигала лампа. Это Бирюков подал условный знак.

– Вперёд! – коротко скомандовал Дурново.

Полицейские быстро вошли в дом и через заранее открытую Бирюковым дверь проникли в квартиру.

– Там он, – тихо указал Бирюков на комнату. – Спит.

Трое полицейских резко вбежали в помещение и скрутили спящего Шурку. Тот даже не успел выхватить из-под подушки наган.

– Ааааааа, – хрипел Антонов, не понимая происходящего и тщетно пытаясь вырваться.

В комнату вошёл Дурново, и один из полицейских протянул ему паспорт, изъятый у Шурки.

– Карпухин Пётр Афанасьевич, – вслух прочитал Дурново, а потом неожиданно добавил: – Ну, здравствуй, Шурка.

Только тут Антонов понял, что попался основательно, и всё пропало. Это была его первая неудача, что его сильно взбесило.

– Иуда, – зло выговорил он жавшемуся в углу Бирюкову. – Сдал, падаль. Ничего. Я тебя ещё достану.

– Теперь, Шурка, ты никого не достанешь. Расстрел тебе светит, – сказал ему Дурново. Вид у него был довольный. Он вновь ясно видел новенький сияющий орден и похвалы государя. А там и повышение по службе будет. Хороша жизнь!

Через месяц Антонова этапировали в Тамбовскую губернскую тюрьму для осуществления следственных действий.

6

Следствие над Антоновым и его подельниками было не очень долгим. Практически все обстоятельства дела полиции были известны, участники ограбления арестованы и дали чистосердечное признание. Банду проверили на причастность к другим аналогичным преступлениям, но доказать больше ничего не смогли. Сыщики предприняли всё возможное для розыска оставшейся суммы денег, но найти их так и не удалось. Павел Петрович Дурново, конечно, предполагал, что должны быть ещё сообщники, но арестованные божились в обратном. На вопрос же «где деньги?» – просто разводили руками. Поэтому Иван Ишин благополучно избежал наказания. Во время ограбления он не находился в здании вокзала, и свидетели о нём даже не подозревали, а случайные ночные прохожие опознать его вряд ли могли.

Дурново был человеком пытливого ума, ему было любопытно раскрывать в подследственных первопричины их поступков. Ведь те факторы, которые толкают людей на преступные деяния, часто лежат в подсознательной плоскости. Живёт себе добропорядочный с виду человек, вежливо раскланивается с соседями, приветлив и учтив на работе. Слова худого про него никто не скажет. И вдруг он оказывается отъявленным преступником: маньяком или убийцей. Павел Петрович любил философствовать, но диспуты он проводил не с профессорами университетов, а с бандитами. Уравновешивал в себе добро и зло, ибо все мы грешны. Состоялся у него разговор и с Антоновым.