Виктор Королев - Баллада о непобеждённом

© Королев В. В., 2018

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2018

Первый бой дивизия приняла у Брестской крепости. Ровно в четыре утра. И до полудня 23-го июня не давала немцам окружить цитадель. В этой страшной неразберихе и непрекращающейся стрельбе со всех сторон 6-я стрелковая потеряла почти половину личного состава. Многих красноармейцев укрыли крепостные казематы, и они навсегда остались там – убитые, но непобеждённые.

По белорусской земле 6-я Краснознамённая дивизия шла тяжело. Несколько раз её пытались взять в клещи быстрые танки Гудериана, но остаткам полков чудом удавалось выскочить из окружения. Сданы Бобруйск, Рогачёв, Пинск… Красная армия отступала на восток. Это нельзя назвать бегством: ожесточённые бои не прекращались ни на час. Арьергардные заслоны дивизии стояли насмерть, давая возможность разрозненным подразделениям оторваться от наседавшей немецкой армады. Но силы были слишком не равны.

К пятому июля в составе головного отряда оставалось неполных четыре сотни человек – меньше батальона. Наступил день, когда 6-я Краснознамённая стрелковая дивизия, рождённая ещё в 1918 году и чуть позже получившая имя «Орловская», могла просто исчезнуть вместе со штабом и знаменем, вся до последнего солдата погибнув в яростной схватке с врагом.

Наверное, так и случилось бы. В июле 41-го без вести пропадали не только тысячи людей – бесследно исчезали полки, дивизии и даже армии. Помогла орловцам передышка у небольшого белорусского городка Чериков, что в тридцати километрах от железнодорожного узла Кричев. Здесь штаб догнал отряд под командованием заместителя командира дивизии Осташенко. Местные добровольцы пополнили стрелковые роты. А в городке обнаружился брошенный склад боеприпасов, ездовые обновили лошадей, и пушкари стали глядеть веселее. Наладили связь. Красноармейцы начали копать окопы, готовясь к обороне. Полковник лично ходил, проверял:

– Глубже! В рост копайте! Когда танки пойдут, только полный профиль спасёт! Даже если он прошуршит гусеницами над тобой, встал – и кидай гранату ему в зад!

Бойцы улыбались. С шутками легче жить и воевать. А тут и кухня подоспела. Но горячий кулеш пришлось доедать на ходу: из штаба фронта был получен приказ оседлать Варшавское шоссе и там задержать танки противника. До особого распоряжения. Любой ценой.

Понятно, что любой: отсюда до Москвы меньше пятисот километров, один день пути для среднего танка. Это если без остановок. Потому и такой приказ – остановить во что бы то ни стало.

Шли всю ночь. Как рассвело, увидели, что лучшего места не найти. Сзади осталась небольшая речушка с хорошим названием Добрость и болотистыми берегами, справа – холм с наполовину зажелтевшей пшеницей, слева и впереди – небольшие деревушки. Дорога идёт по мосту через тихую ту речку, потом вверх на холм и дальше прямиком на столицу, золотую нашу Москву. Её-то и приказано оборонять.

Командир противотанковой батареи собрал всех пушкарей в палисаднике крайней избы. Кратко изложил ситуацию:

– На орудийный расчёт осталось по три человека. Придётся работать за двоих. На каждую 76-миллиметровую полковую пушку – по тридцать два выстрела, итого снарядов – девятнадцать ящиков. Плюс десять винтовок по три обоймы на каждую. Четыре лошади. Кухня одна на полк. Боевой приказ – остановить немцев на шоссе, задержать до особого распоряжения. Вопросы есть?

Потом они выбирали позиции для каждого расчёта. Старшему сержанту Николаю Сиротинину досталось место на середине холма, в ста метрах ниже крайней избы. Собственно, он не был командиром расчёта. Он был наводчиком. Но командира убило ещё под Бобруйском, а тех двоих, что числились сейчас при родной «полковушке», он практически не знал. Оба не орловские, новенькие. Люди быстро появляются и быстро исчезают, независимо от того, в наступлении полк или в обороне. Война – это сплошной отдел кадров с бесконечной убылью личного состава.

– Николай! – командир батареи позвал старшего сержанта. Он вообще выделял Сиротинина особо, хотя тот был щуплым, невысоким, скромным, немногословным. Наверное, уважал как хорошего наводчика, одного из лучших в полку.

– Николай! Давай-ка переговори с местными крестьянками. Пусть покажут, какой сарай можно разобрать. Надо бы блиндаж соорудить да хотя бы в один накат брёвнами накрыть. Немцы начнут обстреливать из танков – там можно будет от осколков укрыться.

Николай пошёл в ближнюю деревню Сокольничи. На холме оглянулся разок: хороша позиция! Мост как на ладони, а орудие укрыто деревцами и кустиками, в десяти метрах ничего не видно.

В крайний дом не стал заходить. Постучал в следующий.

– Каго там бог нясе?

Ответил по-белорусски:

– Свае, маци, свае!

– Так заходзь, раз свае, не зачынено!

Прошёл в хату. Земляной пол, печь справа. Напротив – небольшое окно. Посредине стол, скамья. Хозяйка стоит у стола, скрестив руки на груди. Немолодая, пёстрый передник, синей косынкой голова покрыта.

Дальше порога не пошёл. Ещё раз поздоровался. Знать, именно этого и ждала хозяйка, повела рукой:

– Сядай, салдацик!

Сел за стол. Начал рассказывать свою просьбу. Хозяйка слушала молча, потом поставила перед ним крынку молока:

– Зараз пакажу хлеу, а ты пакуль малака папи, салдацик!

Потом села напротив.

– И мой сынок на фронце ваюе. Цябе як зваць-та?

Назвался:

– Николай Сиротинин.

– Сирата? Без бацьки и без маци?

– Родители есть, это просто фамилия такая. Мы из Орла. Мне уже двадцать лет исполнилось…

Она помолчала, вздохнула тяжело:

– Усё отступаете. А хто ж перамагаць будзе?

Николаю стало почему-то неуютно в этом доме. Как-то стыдно, что ли. Ответил как можно твёрже:

– А мы и будем побеждать. Потому что мы сильнее! Нас не победить!

Встал из-за стола. Хозяйка ещё сидела, и оба смотрели друг на друга глаза в глаза – такой он был маленький. Но не было в её взгляде насмешки – одна только грусть да ещё материнская жалость. Потом она показала, какой сарай можно разобрать, дала лом и лопаты. Напоследок протянула узелок с варёной картохой – Николай не взял, отказался.

Копали долго. Брёвна скатили под горку, уложили. Траншею к боевой позиции провели в полный рост. Для снарядных ящиков ниши обозначили. Всё по уму, для себя делали. Без перекуров. Потом сидели на станине, обливаясь потом в мокрых нательных рубахах. Молчали, словно на кладбище. Пахло свежевырытой землёй и слабо – душицей. Пить хотелось невыносимо.

Ближе к вечеру крестьянка из Сокольничей появилась на позиции, он сразу узнал её по синей косынке. Постояла минуту, сказала (словно даже не ему):