Сергей Трифонов - Кровь и золото погон

Удачи Вам. Надеюсь на скорую встречу.

Искренне ваш,

Взволнованный, Павловский высунул голову из сарая, но ничего подозрительного не обнаружил, закурил, снова прочитал письмо, сжёг его и пепел затоптал в земляной пол сарая. Вынул из пакета документы и искренне удивился: «Ну Каменцев, ну молодчага!» Здесь были заверенные Каменцевым копии его послужного списка с указанием дат производства в чины и императорских указов о награждении орденами, запись о ранении, подлинник подписанной Каменцевым характеристики командира эскадрона драгунского полка штабс-ротмистра Павловского, копия письма генерал-лейтенанта хана Эриванского Его Императорскому Величеству об особых заслугах поручика Павловского в боях 1914 года при вторжении в Восточную Пруссию, три экземпляра письма-поручительства. Дочитав до конца, Павловский сложил документы в пакет и спрятал его во внутренний карман шинели. Он бережно потрогал полы шинели, куда в Новгороде Наталья умело вшила его ордена и погоны. Конечно, попадись он в лапы чекистов, расстрел был обеспечен.

Павловский достал дешёвые немецкие карманные часы-штамповку, время приближалось к трём часа дня. Подумав, он решил не спешить уходить из города. Во-первых, чекисты никак не могли установить связь между ним и Каменцевым. Можно спокойно направиться в батальон, выяснить обстановку, переночевать, поужинать. Во-вторых, необходимо было дождаться прапорщика Гуторова, который либо уже прибыл, либо на подходе к Порхову. В-третьих, ему край как хотелось переспать с пухленькой, румяной и весёлой кладовщицей, имени которой он даже не спросил. Рандеву было назначено на шесть вечера. И, наконец, в-четвёртых, что-то заелозило в его душе, заныло, какие-то непонятные звуки заиграли в нём после встречи с обаятельной Ксенией Беломорцевой… Нужно было разобраться с этим, впервые в жизни потревожившим его цельную и, что скрывать, чёрствую и жестокую натуру.

Направляясь в казарму охранного батальона, Павловский проходил мимо трактира, дверь которого, к удивлению, была не заперта. В небольшом тёмном зальчике на 6–7 столов в дальнем правом углу сидели четыре угрюмых мужика, наливали из бутыли какое-то мутное пойло, закусывали солёными огурцами из большой деревянной миски, делали всё тихо, бессловесно. Никто не посмотрел в его сторону, люди были заняты своим, то ли поминали кого, то ли просто отдыхали. Из темноты за стойкой вышел, видимо, хозяин, немолодой бородатый крепыш в шерстяном костюме тёмного цвета и светлой косоворотке в крупный горошек; его хромовые сапоги со спущенными в гармошку голенищами сверкали в темноте трактира будто фонари.

– Чего будет угодно гражданину? – с кривой усмешкой процедил хозяин. – Имеем только один крепкий напиток собственного производства, да из закусок – солёные огурцы да квашеную капусту. Хлебца, уж извините, нетути. Думается нам, вскоре прикроют советы заведение, и того уж не будет.

Павловский рукой позвал трактирщика к стойке и, порывшись в кармане шинели, выложил перед ним крупную золотую цепочку.

– Мне, брат, требуется бутылка хорошего сухого красного вина и шоколад.

Трактирщик побуравил Павловского острым, пронизывающим взглядом, оценивая, с кем имеет дело. Придя к выводу, что пред ним не большевик, не чекист и не комиссар, ответил с достоинством:

– Так ведь для хорошего человека и постараться не грех. – Он отодвинул в сторону цепочку. – Это за шоколад. За вино следует добавить.

Павловскому алчность не понравилась. Он снял с плеча карабин, направил ствол в сторону трактирщика и передёрнул затвор.

– Обязательно добавлю, хозяин. Уж ты мне поверь.

Уходил Павловский из трактира, неся в сидоре бутылку крымской «Массандры» из винограда Каберне 1913 года, плоскую фляжку чешского ликёра «Бехеровка», большую коробку шоколадных конфет знаменитой московской кондитерской «Абрикосов А. И. и сыновья».

В штабе караульного батальона царила суматоха. По коридорам сновали люди в штатском с кипами бумаг, конвойные провели несколько человек без ремней, с руками за спиной, хлопали двери. Средних лет военный, больше смахивающий на провизора или врача, остановив Павловского, озабоченно спросил:

– Вам кого, товарищ?

Павловский отдал честь, вручил приказ, полученный в военкомате.

– Мне бы командира или комиссара батальона.

Военный, пробежав глазами бумагу, ответил скороговоркой:

– Я комиссар батальона Никифоров, командир арестован, оказался контрой, чекисты ведут обыски и аресты военспецов, связанных с бывшим командиром, будешь командовать не взводом, а ротой, сегодня я занят, приходи завтра утром, нет, лучше после полудня. Разместился? Продпаёк получил? Дорогу найдёшь? Ну всё, бывай, до завтра! – И пропал за дверью.

Павловский, осатаневший от событий дня, отправился искать старую крепость. В Порхове были три слободки: Троицкая, Духовская и Пятницкая. Троицкая слободка примыкала к древней крепости. Именно там, на правобережье Шелони, и располагались казармы охранного батальона. Это была окраина города, напоминавшая богатую деревню. Каменных строений не имелось, все жилые постройки были деревянные, одноэтажные, справные и добротные, только несколько двухэтажных. У всех хозяйств были большие земельные участки с богатыми садами, почти все имели коров, а то и несколько, нетелей, свиней, поросят, коз, овец, птицу. Извозчики держали лошадей для лёгкого и ломового воза. Здесь, в этой слободке, жизнь была другой, нежели в городе, как-то почище, поярче, позвучнее, понасыщеннее и, видимо, посытнее. Мычали коровы, галдели куры и гуси, собаки, как и положено, облаивали всех проезжих и прохожих, на скамьях у домов сидели старухи и старики, по улице носилась ребятня.

Вскоре Павловский узнал, что состав населения слободки был в некоторой степени либеральный, здесь проживали бывшие чиновники городской управы и уездных учреждений (многие из которых перешли на работу в советские учреждения), врачи, учителя, купцы, владельцы постоялых дворов, церковнослужители и ремесленники. В слободке имелся собственный базарчик, работали хлебные, мясные, молочные и рыбные лавки и магазинчики мелочного товара. Горожан они не обслуживали, работали по стуку, по условленному сигналу, по взаимной договорённости.

На этом островке сытости и относительного благополучия и проживала Маруся Кротова, дочь известного в городе кожевенника, мастера по изготовлению овчинных полушубков, женских дублёнок, всевозможных рукавиц и шапок. Она ждала Павловского у входа в старую крепость нарядная, в лёгкой короткой дублёнке с накинутой на плечи шалью, в коротких сапожках, свежая, словно только вынутый из печи румяный пирожок, источавшая здоровье, радость встречи с приглянувшимся очень загадочным молодым человеком.