Алексей Азаров - Дом без ключа

Гаузнер с трудом поднимает со стула грузное тело.

— Да, бригаденфюрер!

— Модель поедет в Марсель. Вдвоем с Шустером вам здесь тесновато, а у Мейснера горячая голова… Кстати, как ваши палатки, Шустер?

Шустер взглядом испрашивает у фон Бентивеньи разрешение говорить, но генерал преувеличенно озабочен чернильным пятнышком на ногте мизинца и полирует ноготь платком. Отвечать или не отвечать? Вправе ли Рейнике быть посвященным в технические тонкости радио-абвера?

— Я жду! — говорит Рейнике.

— В Версале мы нащупали кое-что.

— Конкретнее?

— Бригаденфюрер разрешит мне доложить ему позже?

— Здесь все свои!

— Я плохо выразился или дурно понят — для доклада требуется точность: адреса, цифры координат. Боюсь, что на память я не смогу привести их.

Фон Бентивеньи прячет платок в задний карман брюк.

— Задержитесь, Шустер, и мы поговорим.

Шустер щелкает каблуками.

— Вечером я улетаю, — говорит фон Бентивеньи. — В Берлине мне будет задан вопрос: когда? Когда, к какому сроку история с ПТХ станет достоянием архивов? Что мне ответить, бригаденфюрер?

— Мне нужен…

— Месяц? — подсказывает фон Бентивеньи. И продолжает: — Я так и думал. Тридцати дней должно хватить на проведение операции. Вы свободны, господа…

Рейнике ждет, что генерал попросит его не спешить, им есть о чем поговорить, но фон Бентивеньи со старомодной галантностью провожает его до двери, и Рейнике только и остается что откланяться, щеголяя выправкой.

— Хайль Гитлер!

— Хайль, — негромко откликается фон Бентивеньи и интимно добавляет: — Искренне завидую вам, бригаденфюрер. Рейхсфюрер Гиммлер так настаивал на вашей кандидатуре, что даже у адмирала не нашлось желания возражать. Но это — между нами, маленький военный секрет, не так ли?

К себе, в Булонский лес, Рейнике едет один. По дороге он приказывает шоферу свернуть в сторону от площади Согласия и ехать к набережной. Здесь, на третьем этаже доходного дома, живет мадам д'Юферье, знаменитая гадалка. Ее гороскопы отличаются точностью.

На лестнице густо пахнет кошками. Рейнике прижимает к носу надушенный платок и борется с тошнотой. У него с детства очень нежное обоняние.

К мадам он входит без доклада, как свой человек… Карты и таблицы складываются в магические системы. Кости, брошенные поверх карт, своими цифрами предопределяют страницы книги пророчества. Звезда Рейнике — Марс. Мадам нараспев читает из книги, заставляет Рейнике трепетать.

— На что мне надеяться?

— На успех, — говорит мадам торжественно. — На полный успех всего задуманного, мой победитель!

Черный кот у нее на коленях сладострастно изгибается и мяукает, словно подтверждает пророчество. У него желтые глаза и профиль Мефистофеля. За это его и терпят.

После отъезда Жака-Анри прошло всего несколько часов, а Жюль уже беспокоится. Они не просто привыкли друг к другу, но словно стали одним человеком с общими мыслями, чувствами и ощущениями. Кроме того, Жюль для Жака-Анри что-то вроде няньки, но попечение о друге для него не обязанность, а скорее приятная необходимость. Аккуратный и точный в делах, Жак-Анри удивительно беспечен и непрактичен во всем, что касается его самого. Ему ничего не стоит уехать без платков или теплой пары белья; и Жюль прекрасно помнит, как в Испании, под Пинелем, Жак-Анри отдал раненым всю воду из фляжки, и на вторые сутки выяснилось, что он на грани жестокого обморока от жажды. Это произошло в те дни, когда термометр в тени редко опускался ниже отметки 30 градусов…

Поболтав на углу со слепым Люсьеном о погоде и сунув ему в карман пару сигарет — традиция, введенная Жаком-Анри, — Жюль идет в контору. На вокзале все обошлось благополучно. Жюль издали наблюдал за посадкой и не отметил признаков слежки. Жак-Анри стоял у окна вагона с развернутой газетой, и это означало, что в купе нет подозрительных попутчиков. Патрули на перроне держались спокойно, гестаповцы в черных плащах с плюшевыми воротничками тоже не проявляли прыти, следя за посадкой; фельджандармы, подталкивая в спину, провели подвыпившего штаб-фельдфебеля; французский полицейский в крылатке спорил о чем-то с пожилым железнодорожником в измятой рубашке без галстука. Обычные для вокзала сцены. Скорый на Марсель отошел по расписанию.

«Три дня пролетят быстро, — думает Жюль, возвращаясь в контору. — Оглянешься — и нет их». В задней комнате он достает из тайника расписание связи и, сверившись с ним, намечает программу на сегодня. Курьер из Берлина приедет вечером; от аэропорта Орли до «Эпок» он доберется часа за полтора, если повезет с машиной. С полковником из организации Тодта можно будет повидаться в полдень или чуть позже за аперитивом в баре. Там же назначена встреча со связным, осуществляющим контакт между «Эпок» и одним товарищем, внедренным в окружение Геринга. Товарищ этот не имеет ни имени, ни кодового псевдонима. Его сообщения связной берет из «почтового ящика», оборудованного в гараже разведки имперских ВВС. Знали бы фельдмаршал Мильх и генерал-полковник Йешоннек, кому они доверительно пересказывают новости!

Связь — самая хрупкая и нежная деталь механизма, созданного в силу непреложной необходимости. И самая уязвимая. Курьеры рискуют больше всего. Их немного, и на каждого можно положиться, как на самого себя. Разными путями и в разное время вошли они в организацию. Одних привлек Жак-Анри, других — Жюль, третьи сами отыскали их — маленькую группку друзей в стане врагов. Объединившись, они второй год воюют там, где смертные рубежи не означены линией окопов и где гибель в открытом бою считается не подвигом, а легким исходом: для большинства уход из бытия будет предварен долгими месяцами пыток в камерах на Принц-Альбрехтштрассе… Сверхлюди? Нет, нисколько. Им все присуще — увлечения, порывы, большие или меньшие слабости. Одного не дано — проявлять эти слабости, где бы то ни было и когда бы то ни было.

Во имя чего? Для Жюля лично ответ ясен. Он кадровый командир РККА и воюет там, где это необходимо. Но вот товарищ из министерства авиации Геринга — он немец. Один из курьеров эльзасец, еще один — француз. Что привело их в один лагерь с Жюлем и Жаком-Анри?.. Жюль проездом через Берлин встретился на несколько часов с тем товарищем. Это было в сорок первом, на третью или четвертую неделю войны. Жюль в упор посмотрел на полковничьи крылышки в петлицах мундира, на лицо собеседника и, не выдержав, отвернулся: согласно германским сводкам, самолеты Люфтваффе уже бомбили Москву. Товарищ понял его взгляд.

— Да, — сказал он твердо, и скулы его напряглись. — Ты думаешь о том, что и я повинен в этом? Киев, Минск, теперь Москва…