Алексей Азаров - Дом без ключа

Рене сияет, показывая все тридцать запломбированных зубов и две золотые коронки. Дверца машины раскрыта, и Жак-Анри бросает тело на сиденье.

— Вперед, Рене! Докажите, что старушка еще не разучилась бегать!

— В «Эпок»?

— На Большие бульвары.

Рене с привычной лихостью выжимает сцепление и, заставив машину взвыть, набирает скорость. Мейснер в своем «опеле» как раз выкатывается из-за угла на набережную д'Орсэ. До микролитражки метров полтораста, и Мейснер, подумав, решается двинуться следом. Где-нибудь на середине пути он отстанет, а пока — почему бы и не проводить Леграна немного, так, на всякий случай? «Опель-капитан» достаточно мощен, чтобы не упустить «ситроен».

Разворачиваясь, Мейснер видит, как человек с зонтиком бежит к аптеке, и в тот же миг, обгоняя «опель», со стороны переулка на Кэ д'Орсэ выплывает, точно дредноут, длинный «мерседес» с людьми в штатском.

Набережная тянется несколько километров. Сена серой лентой разворачивается слева, а справа, за Эйфелевой башней, вот-вот откроется поворот на авеню де ля Бордоннэ. Жак-Анри оглядывается через плечо. Черный «мерседес», не прибавляя скорости, идет за ними, прижимаясь к тротуару. Свернуть или не сворачивать? Рене, смеясь, рассказывает о своих успехах в ночных кабаках. «Ситроен» проскакивает перекресток, а «мерседес» сворачивает вправо, чтобы уступить место могучему «хорьху» с брезентовым верхом. «Хорьх», украшенный радиоантенной над ветровиком, нарушает все правила движения, пересекая авеню де ля Бордоннэ на запретительный сигнал. Сомнений нет: микролитражку «ведут»…

Жак-Анри тяжело откидывается на сиденье.

Филеры на вокзале показались ему случайностью. В интонациях Жаклин он мог и не разобраться. Но смена преследующих машин произошла настолько откровенно, что не оставила места колебаниям. Это провал… Изношенный мотор «ситроена» не в состоянии, конечно, соперничать с восьмицилиндровым двигателем «хорьха», да и парижские улицы не трек, где можно состязаться в скоростях. На любом перекрестке магистраль перекроют мотоциклисты — и тогда конец…

Кажется, и Рене заметил неладное. Оглядывается.

— Что за черт?!.

— А? — Жак-Анри беспечно подмигивает ему. — Кого вы увидели? Девицу?

— «Хорьх» прилип…

— Ну и что?

— А если полиция?

— Не понимаю… Вам-то что?

— У меня с собой две тысячи долларов! Представляете, что будет, если нас сцапают?

Жак-Анри присвистывает.

— Поздравляю…

Рене переключает скорость.

— Сейчас я ему покажу… Тут есть один забавный поворотик… Держитесь за щиток, Легран. Сворачиваю!

Шины воют, как раздавленная собака. Жака-Анри бросает на дверцу, и «ситроен» вылетает в проулок, узкий, как ущелье. «Хорьху» сюда не въехать — слишком он широк…

Еще один поворот.

— Ну вот, — говорит Рене. — То, что и надо… Светлая сказка моей бабушки… Покрутимся немного и поедем на бульвар Гарибальди. И — по кольцу. Вас устраивает?

Он неловко улыбается, словно хочет доказать Жаку-Анри, что нисколько не виноват в происшествии. Похоже, он не сомневается, что слежку организовала французская полиция и именно за ним, надеясь взять его с поличным при передаче валюты. Жак-Анри не намерен разбивать его иллюзии. Самое лучшее будет изобразить негодование. Так он и делает.

— Остановите, Рене!

— Здесь? Зачем?

— Я пойду пешком… Не обижайтесь, но у меня нет желания страдать из-за вас…

— Но месье Легран…

— Ни слова, Рене! Иначе — мы больше не знакомы. Позвоните мне завтра.

Щеки Рене пылают. Резко затормозив, он перегибается и открывает дверцу.

— Очень сожалею, — говорит Жак-Анри. — До завтра, Рене.

«Ситроен» упархивает, чтобы через минуту оказаться в обществе полицейских мотоциклов, а Жак-Анри через двор быстро идет в глубь квартала. Двор не проходной. Он оканчивается у глухого брандмауэра и напоминает мешок с горловиной в виде арки. Оставаться здесь нельзя, но и идти некуда. Жак-Анри заходит за мусорные бачки и быстро обшаривает свои карманы. Рвет все бумажки, какие там есть. Все до одной. Бросает в бачок документы… При аресте у него ничего не должны взять. Достаточно того, что в конторе остались картотека вырезок, аварийная рация, библиотека, среди книг которой два экземпляра нового кода… Пусть так суждено — попасть в гестапо, но больше никто не должен пострадать. Он и Жаклин примут удар на себя. Жюль в Гааге, Ширвиндт в Женеве и товарищи в Нанте продолжат работу. Если даже за ним, Жаком-Анри, наблюдали в Нанте, то ни к радистам, ни к источникам цепь не выведет. Связной не знает адресов — только «почтовые ящики»… Три года… Что ж, он сделал все, что мог. И в дни обороны Москвы, и в разгар весеннего наступления немцев, и в недели битвы под Сталинградом Центр получал радиограммы. Сотни радиограмм с военной информацией. И каждая стоила фашистам недешево.

Все они — Жак-Анри, Жюль, Пьер, Жаклин, Роз, Гро, радисты и связники, русские и французы, немцы, бельгийцы, голландцы, коммунисты и антифашисты, разведчики и их помощники, — все они сделали все, что могли. И еще многое сверх того, что может сделать человек…

«Эпок» разгромлена. Люди в Париже и Нанте остаются без средств. Ширвиндт тоже. Арест Жака-Анри приведет к нарушению связей. Все рассыплется… до поры до времени. Война еще не окончена. На смену Жаку-Анри придет другой товарищ и скует воедино звенья цепи. И опять — за дело. Пока не смолкнут выстрелы. Пока не рухнет, поверженная в прах, «тысячелетняя империя» Адольфа Гитлера.

Свет и тень… Двор словно поделен ими. Тень от брандмауэра лежит на влажных каменных плитах. Жак-Анри идет по ним, глядя перед собой.

Чем встретит его улица? Даст ли ему счастливую возможность продолжить движение вперед или остановит окриком и пулей?

Шаги Жака-Анри гулко отдаются в пустом пространстве двора. Тень, резко отчеркнутая по кривой, остается за плечами. Арка раскрывается перед ним, и в конце прохода — начало улицы.

Жак-Анри ступает под арку.

Улица — перед ним.

И он делает первый шаг…

Париж.

Секретно. Только через офицера.

1-й экз. 2247/43.

Штаб СС-бригаденфюрера Рейнике

Обергруппенфюрер!

Телеграмма, подписанная Вами и касающаяся аспектов операции по аресту Леграна Жака-Анри, вынуждает меня объясниться со всей решительностью и солдатской прямотой. Мне кажется, что многолетняя служба в РСХА под руководством покойного группенфюрера Гейдриха и те месяцы, что я проработал под Вашим началом, дают мне право на абсолютную откровенность.

Я меньше всего заинтересован в том, чтобы переложить ответственность за неуспех операции на третьих лиц, однако было бы совершенно неправильно приписывать сотрудникам моего штаба все смертные грехи, обеляя тем самым представителей абвера, по существу сорвавших тщательно спланированную и подготовленную операцию.