Павел Гусев - Историйки с 41-го года. Верность

От отца, как и раньше, они получали письма, даже чаще, чем когда он был на дальневосточном фронте.

Прошло девять месяцев. Мать, беременную, отправили в роддом. И в самый канун дня победы над врагом у них родился сын. В это время Родина ликовала: фашизм побежден. А в дом пришла повестка: явиться в военкомат.

Валентина пришла по вызову. Ей вручили предметы, оставшиеся от отца: планшет офицера, две фотографии – жены и дочери и незаконченное письмо: «Скоро буду с вами, мои ро…»

Несколько дней она не говорила матери о нагрянувшем горе. И только когда та привезла новорожденного домой, Валентина показала ей извещение о гибели отца. Мать охнула, присела на стул, обхватила голову руками и запричитала:

– Доченька, как же мы будем с тобой дальше жить? Дитя кормить надо. Дом разваливается. Тебе надо школу закончить, в институт поступить.

Валентина хотела успокоить маму, но горький спазм сковал ее горло. А маленький братик громко плакал, будто тоже узнал, что отец погиб.

Сдав с отличием экзамены за девятый класс, девочке пришлось пойти работать на завод.

Враг прорвался на территорию России. На границе шла ожесточенная окопная война. Бойцы отражали натиск неприятеля, и его наступление захлебывалось. Но он продолжал стрелять по ориентиру – высокому сухому дереву с большим журавлиным гнездом.

Сержант Журавлев (фамилия у него была такая) решил спилить дерево. Только подошел к нему, услышал не то стон, не то плач на макушке, где было гнездо. Он полез наверх и обнаружил в гнезде двух журавлей: один был мертв, видно, в него осколок снаряда попал или пуля угодила, а другой лежал на нем еще живой, очевидно, не хотел бросать погибшего друга. Был он обессилен и недвижим, наверно, уже много дней не ел и не пил. Птица даже не испугалась при виде человека. Он взял журавля и, держа его одной рукой, стал спускаться с дерева. Солдаты, оказавшиеся рядом, смеются: «Сержант Журавлев свою журавушку нашел». И правда, это была самочка.

Попросив однополчан спилить дерево, он пошел в окоп, нашел местечко, где слышимость взрывов во время боя была поменьше, расстелил на земле телогрейку и уложил журавушку. Она, по-прежнему, не сопротивлялась. Сержант дал ей из кружки попить. Она с жадностью стала хлебать воду большими глотками.

– А чем кормить-то будем? – спросил он окруживших его солдат. Те восприняли его слова серьезно.

– Можно давать ей то, что мы сами едим. Пусть на нашем довольствии будет.

И с этого дня каждый солдат приносил ей что-то вкусненькое из своего пайка, а то и из своей заначки. И удивительно – солидарная любовь солдат к журавушке подействовала. Она стала быстро поправляться, узнавала всех, кто к ней приходил, а особенно радовалась сержанту, даже если он еще был далеко от нее. Все говорили: «Наверно, узнает по звяканью медалей, что висят у него на гимнастерке».

Она ласково его встречала, тыча головой ему в лицо, в грудь и курлыкала. Солдаты смеялись: «Вот сержант себе подружку нашел!» – и сами радовались. Придут после боя в час затишья усталые, погладят ее, усталость враз исчезает. Казалось, все чувствовали, что веет от нее домашним уютом и теплом.

Однажды, когда журавушка оправилась, а полку предстояло идти вперед, в наступление, они решили ее отпустить. Сержант и солдаты попрощались с ней, вынесли ее на волю и подкинули. Она же, словно большой белоснежный голубь, разогналась и полетела, молча, словно обиделась, что ее никто не останавливает, улетая дальше от надвигающегося грохота канонады.

Прошло два года. Война еще шла, но врага уже гнали за пределами границы. На том месте, где когда-то шли бои, расположился полк для отдыха и переформирования.

И тут на поле, где маршировали солдаты, села журавушка с двумя журавлятами. Казалось, она смотрела в лицо каждого проходившего солдата, то и дело что-то сообщая своим деткам, может, говорила: «Я не узнаю его, тут все с орденами и с одинаковыми закопченными лицами». Вместе с журавлятами она разбежалась и, громко курлыкая, они улетели, сделав круг над полем.

А по полю раздался радостный крик:

– Товарищ лейтенант! Журавлев! К вам только что прилетала журавушка!

Еще год оставался до окончания Великой Отечественной войны.

Капитан Сорин получил извещение о гибели отца, матери и сестры, попавших под бомбежку вражеской авиации. Он всегда был жизнерадостным человеком, но тут враз посуровел, стал малоразговорчив и старался лезть во время сражения в самое пекло, презирая пули неприятеля и оберегая жизнь доверенных ему солдат.

Обычно после изматывающего боя на привале солдаты, отдыхая, чтобы отвлечься от прошедшего страшного дня, рассказывали разные байки. Капитан ранее тоже приходил, но на этот раз он сидел у старшины Киренко, с которым служил с самого формирования полка, и молчал, обхватив голову обеими руками.

Старшина не оставлял друга в одиночестве и, как мог, старался его успокоить, но все утешения были напрасны. «Погубит себя капитан раньше времени, – беспокоился Киренко, – что-то надо мне придумать. Отвлечь его надо!»

В это время в полку многие солдаты переписывались с девушками и в свободное время смаковали каждую полученную из тыла весточку. Старшина тоже писал письма и с нетерпением ждал ответов от своей девушки. Она его вдохновляла, передавала ему дух далекой гражданской жизни, и он порой задумывался о дальнейшей судьбе с ней.

И Киренко решил написать своей девушке все, что знал о судьбе Сорина: как служится ему и что произошло с его семьей, а в заключение попросил ее написать капитану теплое письмо, как это может сделать только женское сердце.

Прошло время, и однажды на привале, как всегда, однополчане радостно встречали почтальона. Капитан смотрел на все это без участия и был удивлен, когда ему тоже вручили письмо. Он его повертел, прочел обратный адрес, быстро раскрыл, глаза его заходили по листочку то вверх, то вниз и так несколько раз, Сорин улыбнулся. Старшина первый раз с тех пор, как капитан получил известие о гибели родителей, увидел на его лице улыбку. А тот, выхватив из планшета листок бумаги, стал быстро писать, потом он сложил его треугольником и, указав свой адрес, отдал почтальону.

С тех пор капитан использовал любую возможность написать письмо или просто черкнуть несколько слов и так же часто получал ответы. А однажды ему пришла посылка с варежками и с шерстяными носками. «И откуда она узнала, что у меня отмороженные руки? – подумал он. – Наверно, это случайность». Он их и правда повредил еще в начале войны в холодную зиму.

Сорина было не узнать, от его угрюмости ничего не осталось, он, как и прежде, стал шутить с солдатам, они отвечали ему тем же. Его все уважали за храбрость и за отношение к однополчанам. Старшина видел, как изменился капитан, и радовался за него, что тот немного оттаял. А сам стал реже писать знакомой девушке, а затем как-то на ее конверте написал «Адресат выбыл» и отправил обратно.