Александр Былинов - Улицы гнева

— Фрейлейн Марина, говорите? — спрашивает Риц и затягивается сигаретой.

— Да, господин Риц, — подтверждает Байдара.

— Мы с ней знакомы. Кажется...

— О, это огурчик, господин Риц.

Риц смотрит на Байдару из-под полузакрытых век и прячет улыбку в табачном облаке.

— А за вами кое-что водится, Байдара. Жена мирится с вашими увлечениями?

В комнате гремит радио. Риц принимает Байдару у себя дома под звуки радио: так поступают настоящие конспираторы. На столе вино. Риц предпочитает французский коньяк, и Ромуальд какими-то путями организует этот шнапс для шефа. Байдара пьет мало. Он почти всегда насторожен, хотя у Рица никаких сомнений в его благонадежности. Попросту трусит. Немало у него врагов здесь. Впрочем, и он в долгу не остается. Чуть что — в эшелоны. «Нах Дойчланд» — в Германию, с медной музыкой, в новую прекрасную жизнь под флагом фюрера.

Байдара оставляет без ответа нескромный вопрос шефа. Он неохотно откровенничает на интимные темы. Риц же, как назло, все настойчивей выпытывает подробности тайных увлечений. Прослышал, черт!

Бес похоти, верно это, взнуздал старика. Да и мудрено ли? Много лет, словно гиря на шее, висела жена, стыдно сказать, еврейка, с которой спутался, когда большевики провозгласили смешение рас и национальностей, полное забвение идеалов нации. И хотя позднее, уже при немцах, ошибка молодости была исправлена: — жену расстреляли вместе с единоплеменниками еще в сорок первом году — он до сих пор стесняется своего прошлого. Теперь-то он свободен! Хоть за пятьдесят Байдаре, а кряжист он и силен, девчонки не обижаются. Они сговорчивы, особенно если числятся в списках на угон. Байдара же нетороплив, положителен. Обещал — можешь быть спокойна, от эшелона выручит. Но зато долг платежом красен. Тут уж он не отступит.

Зачастил Байдара к Симаковым. Все же как-никак по глупости человека не стало. Связался с кем не следует, вот и поплатился. С кем знался-то?

Там он и услышал имя сапожника. Удивился, Неужто в самом деле замешан тот сутулый, казалось бы, совсем далекий от политики сосед? Выходит, что да. Там же, у Симаковых, он застал девчонку из благородных. Приручить бы ее, а, господин Риц? Хе-хе... Она приходит туда, видать, тоже из сострадания.

Это слово непривычно для Байдары. И чувство сострадания ему незнакомо. Но, встречаясь с Рицем, начбиржи всегда испытывает неловкость за свою корявую речь. Подлаживается, потеет, просеивает словечки.

— А не связана ли и она с партизанами? Вспоминаю, вместе с матерью просила за кого-то. — Риц переключает приемник, и в комнату врывается немецкий марш. Медная музыка помогает нации. Фюрер не пренебрегает мелочами. Он понимает, что медная музыка в жизни нации играет не последнюю роль. Она закаляет характер, делает жизнь праздничной и победной.

Переводчик кивнул. Байдара ничего не понял из сказанного. Но Ромуальд тотчас же донес до него смысл вопроса.

— Не связана ли ваша Марина с партизанами? Шеф помнит ее по летним встречам, когда...

— Не полагаю, — ответил Байдара, лихорадочно прикидывая, как выгоднее обернуть дело. — Она до сих пор под крылом немецкого офицера, господина Ценкера из крейсландвирта... того самого господина...

— Доннерветтер! Опять эта гнилушка! Неплохо же устроился плебей. — Риц выключил приемник, и в комнате стало тихо. — А что, если здесь заговор? Вы представляете? Если бы нам удалось...

— Я понимаю вас, господин Риц. Если бы...

— Не будем, однако, фантазировать, — вдруг оборвал Байдару Риц и включил приемник. Он, кажется, переборщил.

— Офицер германской армии вне подозрений, запомните, Байдара.

— Так точно, господин начальник.

— Ну, а то, что он там переспит с ней, какое это имеет для нас значение. В конце концов, какой он ни есть, тo Ценкер, я думаю, он сумеет влить и свою каплю в источник... в тот самый источник, который бурно рождает... э... э... э... германское поколение на обновленной земле... ха-ха Ромуальд. Неплохо, кажется, сказано?

Ромуальд показал продымленные, гнилые зубы. Улыбнулся и Байдара, отчего на его налитых щеках обозначились волевые складки: Ромуальд коротко перевел ему остроту Рпца. Байдара, однако, считает важным поправить шефа. Спит с ней вовсе не Ценкер, а тот самый жених или муж, о котором заботилась почтенная мадам...

— Ага, припоминаю.

Но Риц уже ничего не припоминает. Вино владеет им. Какое ему дело, кто с кем спит? Он и сам не обижен. Видать, не обижен и этот!

— Ты знаешь, кто такой Вильгельм Телль?

— Тельман? — переспрашивает Байдара, полагая, что Риц ошибся.

— Дурак.

Рица мутит от непроходимой глупости собеседника и от того, что чем-то они все же похожи друг на друга. Жестокостью, определяющей, по словам фюрера, нордический характер. При чем же здесь этот тип?

— Значит, Железка, восемнадцать, — напоминает Байдара, прощаясь с Рицем, который, пошатываясь, провожает его к калитке.

Наплевать на темноту, на то, что ветер свистит в ушах. Риц никого не боится, несмотря на то что кто-то взрывает артиллерийские склады. Этот склад — последняя диверсия. Как только закончится кампания на Волге, здесь, в тылу, прекратится сопротивление: Советы будут покорены, а остатки Красной Армии выброшены за Урал.

— Железка, восемнадцать, — повторяет Риц. Сколько девок перепробовал этот? Они уже обусловили весь порядок акции, пароль известен: «Па-ля-ни-ца».

И вдруг дикая мысль ударяет в голову начальника жандармерии. Врет все этот четырежды провокатор! Не тот он, за которого выдает себя. Работает на партизан. Он и есть Вильгельм Телль. Задумал предать завтра тех, кто верно служит фюреру...

Риц вытаскивает пистолет и сжимает в руке его горячую рукоятку. Широкая спина Байдары просит пули.

Кровь пульсирует в висках Рица. Нервы, черт побери, сдают. Что-то мерещится по ночам, особенно когда хлебнет лишнего. Приходит девка из пригорода, которую расстреливал по приговору особого суда. За кражу зимних вещей для фронта. Один изъеденный молью шерстяной джемпер. Она кричала: «Да моль же ее посекла, моль посекла, была бы вещь как вещь... а то ведь моль посекла». В ушах звенит ее голос. Даже Ромуальд отвернулся, когда Риц исполнял акцию. Девчонке было не более девятнадцати.

А потом началось: «Моль, моль, моль...» Сдают нервы: война. Здесь привыкли, что Риц как из железа.

Самообладание возвращается к Рицу. Сознание, затуманенное вином, проясняется. Спина Байдары растаяла в темноте. Нет, он не выдаст, человек надежный, до конца с немцами. Отступать некуда, послужной список у него такой, что пощады ждать нечего. Живи, процветай, Байдара!

Надо было задержать молочницу. Неспроста приходила...

«Моль, моль, моль...»

Да будь ты проклята, эта моль!