Муханов - Почтальон vs Редактор

Разговор прервался. Полог палатки распахнулся, и, пригнувшись, но, тем не менее, задевая ткань мохнатой папахой, внутрь буквально влетел запыхавшийся казацкий урядник с выпученными глазами. Еще не остановившись, он приложил и сразу убрал пальцы десницы от виска, отдавая честь, и выпалил почти нечленораздельно:

– Ваш… … ство! Хранцуз…валят суда… Много!

Неверовский, а за ним Берестов и урядник, кинулись вон из палатки, бряцая железом от сабель и шпор. Генерал одобрительно окинул взглядом уже стоявший перед ним навытяжку зелено-красный строй его полков, принял рапорт от дежурного майора, пожал ему руку, затем поднял валявшуюся в траве трубу, отер ее обшлагом мундира и уставился на юго-запад, туда, где в низине лежал еще сонный, тихий и беззащитный городишко Красный. А затем чуть дальше и выше, на холмы, очертания которых, казалось, слегка подрагивали в утренней дымке. Но эта дрожь была не туманом, не паром от земли, и даже не костровым дымом – то двигались, приближаясь, тысячи людей и лошадей, неся погибель всем, кто встанет на их пути. Еще неясные на дистанции более трех верст, очертания войск стремительно приближались, разворачиваясь, как гигантские пальцы, из походных колонн в боевые шеренги, под легкий, но уже слышный гул земли от топота десятков тысяч ног и приглушенное конское ржанье.

Он все сидел в своей квартирке, в девятиэтажке, стоящей на засыпанном грязно-коричневым веществом, в которое превратился выпавший пару недель назад снег, проспекте Керамиков в мутно-пыльном подмосковном Голицыно, и мучительно думал, как бы еще поэффектнее отомстить этому миру. Его обрамленное сединами, грубое лицо с рязанскими чертами уставшего от жизни, ничего не добившегося за 47 полных лет человека, выражало крайнее раздражение с ноткой легкого смущения, но игры мысли в нем особой в этот момент не чувствовалось.

Чайник на плите натужно загудел, и Дмитрий Лозинский поднялся, чтобы выключить конфорку: чаевничать он не собирался, просто звук отвлекал его от тяжких размышлений. Он убил только три часа назад, и теперь прикидывал, правильно ли он все сделал, не осталось ли у того продавца какой либо зацепки на него, не записан ли где-нибудь его номер, не видел ли кто-нибудь его входившим или выходившим из той загаженной квартирки. Впрочем, скоро это будет неважно, совсем неважно. У него уже почти все готово.

Фамилия продавца, кажется, была Никитцов или Никитов, точно уже не припомнить. Материал он украл с завода в маленьком городишке, где он когда-то или подрабатывал, или просто халтурил пару месяцев. Он сразу тогда, еще при единственном их разговоре, впившись взглядом в Лозинского пропито и недоверчиво, спросил: «

– Ты из ИГИЛа 7 7 ИГИЛ – Исламское Государство, международная экстремистская террористическая организация, запрещена в Российской Федерации что-ли, а иначе зачем эта штука тебе?

– Надо, значит! – ответил Дима, и положил перед ним толстую пачку банкнот по 5 тысяч. Глаза торговца округлились, и он протянул свои загребущие руки к пачке, но Лозинский его оттолкнул в сторону.

– Вот когда принесешь кобальтовый стержень, тогда и поговорим, нужен он мне, пищу дезинфицировать буду. Понял!

– Ну-ну-ну! – насмешливо протянул этот Серега в ответ. – По тебе просто видно, что все нужно, дезинфикцировать!

И пошел в соседнюю, заставленную всем, чем только можно, комнату, затем вернулся оттуда, немного покопавшись в рухляди, таща перед собой длинный черный тубус.

– Вот, уважаемый! Как договаривались. Там свинцом все выложено, но ты бабки давай и уноси его скорее, фонит же он, боюсь, что-нибудь отвалится у меня, хе-хе-хе! – глуповато пошутил продавец. Но на Лозинского смотрел просяще, чуть ли не умоляюще, а глазенки его при этом вдруг нервно забегали.

Тубус открыли, боковая крышка была неестественно тяжелой, а внутри поблескивал торец металлической палки матового оттенка, и еще на крышке был желтый ярлык: «Co-60 Radioactive Material» 8 8 Co-60 – наиболее долгоживущий из радиоактивных изотопов кобальта. , и треугольный значок радиоактивности.

Лозинский закрыл футляр, навернув крышку, и молча, ни говоря не слова, протянул продавцу деньги. Серега, чуть отвернувшись, торопливо начал их пересчитывать. Жизни ему уже не осталось: Лозинский, расстегнув чехол у пояса, выхватил спрятанный широкий и короткий разбойничий нож-шип, и, пользуясь разницей в росте, ткнул его продавцу в горло сверху с правой стороны, одновременно охватив ему шею другой рукой. Тот даже не выронил деньги, но задергался, вначале попытавшись вырваться. Дмитрий молча держал его. Было тихо, умирающий не издал ни звука, только ногами топал. В глаза ему убийца боялся смотреть, просто ждал, когда тот молча сползет вниз, после чего ухмыльнулся. Кровью он не запачкался вовсе, даже капли не попало. Нож вынимать не стал, вытер его рукоять носовым платком, забрал деньги и стержень, открыл форточку в маленькой комнатке, где оставил тело, и, закрыв на ключ дверь, вышел из квартиры, предварительно убедившись, что никого на лестничной клетке нет.

В этом райончике Москвы было также грязно и мрачно, как в его Голицыно, людей на улице почти не видно. Садясь в свой белый «Фольксваген-Тигуан», Лозинский подумал, что даже если труп продавца найдут через два-три дня, то будет все равно поздно. Он все сделает раньше. Он уже готов!

Соболев не помнил ничего: ни как очнулся от резкой, пронизывающей и ломящей все тело боли, ни как, шатаясь и еле работая здоровой рукой, вылез из лежавших на боку смятых остатков кабины, ни как потом, с трудом скинув с себя парашют, куртку и шлем, стоная и трясясь, пополз куда-то по мягкой траве и мху, не осознавая ни направления, ни конечной цели. Лишь через час, когда боль чуть отпустила и туман в голове немного рассеялся, он понял, что не знает где он, где его упавший самолет и как далеко он отполз. Рядом была небольшая березка, ухватившись за нее правой рукой он слегка подтянулся, повернулся и сел.

Левая рука не работала, а висела как плеть, и, только коснувшись ее правой, Женька вскрикнул от боли. С ногами было еще хуже: они обе болели постоянно, будучи сильно зажаты искореженным металлом при падении. Около левого глаза был глубокий, до самого уха почти, порез от разбитого стекла пилотских очков, из которого сочилась кровь. Голова гудела, на лбу тоже была шишка. Евгения мутило и знобило, он сознавал, что уцелел просто непонятно как. Мысль работала ясно, но что делать теперь, он не знал. Вдалеке слышалась приглушенная канонада, пару раз прямо над ним почти на бреющем полете что-то пролетало, но даже поднять голову и посмотреть, чьи это самолеты и куда летят, Женька не мог. В остальном в лесу стояла звенящая тишь, как будто нет войны и можно, вспомнив детство, бежать вместе с любимой тетей Нюрой за красной наливной земляникой или маленькими, крепкими, кривыми, еще не тронутыми червяками подберезовиками.