Тери Аболевич - Девятое сердце земли

«Их всё равно убьют, рано или поздно. Чего я могу их лишить? Прочтения очередной паршивой книжки? Я облегчу их участь. Я меткий стрелок. Быстрая казнь – это благо для таких, как они».

Конмаэл наконец обрёл то, чего искал. В его воспалённом рассудке добрым согревающим огнём вспыхнуло слово «БЛАГО». Красивая картинка укутала его уютным покрывалом. Он не палач, он спаситель, он дарует этим несчастным людям быструю смерть. Да, так он и поступит. Так и поступит.

И, обняв эту мысль, он уснул ровным сном на жёстком матрасе и проспал до самого прихода майора.

Георгий Таубе постучал по прутьям решётки, чтобы разбудить спящего. Конмаэл нехотя открыл глаза. Выдержав паузу, чтобы дать ему проснуться, майор спросил:

– Что ты решил?

Юноша загадочно улыбнулся. Он представлял собой жалкое зрелище – осунулся и помрачнел, зарос щетиной, глаза были воспалены. Но он улыбнулся.

– Я согласен. Только дайте винтовку, – прохрипел он и закашлялся.

Майор холодно ухмыльнулся. Он долго глядел на заключённого:

– Ты наконец-то принял верное решение. Конвой!

Дверь в крепость отворилась, вошли двое солдат.

– Освободите почтенного господина Форальберга.

Один из конвоиров, войдя в камеру, заковал ноги Конмаэла в кандалы.

– На всякий случай. Ты у нас, парень, на глупости горазд. – Таубе подмигнул рекруту и прошёл вперёд по коридору в сторону крепости.

Заключённый, сопровождаемый конвоем, поплёлся за ним, спотыкаясь от слабости и от невозможности делать шаги привычной длины. Цепи гремели. Так же выходят те, кого ведут на расстрел. На мгновение Конмаэл позабыл, куда и зачем он идёт. Они миновали все проходы и преодолели расстояние, казалось, в три крепости по окружности. Наконец процессия вышла во двор. Дневной свет больно ударил по глазам Конмаэла, он зажмурился, отвернулся к стене и чуть не упал из-за оков на ногах.

– В башню Правосудия его, господин майор? – спросил один из конвоиров.

– Нет, что ты, вовсе нет. Не будем подвергать его такому испытанию. Он и винтовки-то не сможет удержать, не то что попасть в кого-то.

Внутри Конмаэла всё так и кричало: «Нет! Дайте мне винтовку! Я смогу, я попаду!» Он так радовался тому, что нашёл способ всех перехитрить! Его решение сверкало идеальными гранями – действовать как добродетель под маской зла. Он будет выполнять работу, но никто не узнает, что он, словно древнее божество, просто переправляет их души на ту сторону бытия. Доброе, радушное божество, избавляющее от страданий. Дайте же винтовку! Но он не позволил себе произнести это вслух: он боялся, что его хитрый замысел будет раскрыт, и потому хранил молчание.

– Отведите его в медпункт. Ему нужно поесть, поспать, помыться наконец. Пусть вернёт себе человеческий облик. Я хочу быть уверен, что он принял обдуманное решение. Кандалы не снимать.

Конмаэлу показалось, что его окутал потусторонний свет. В первый ли расстрел его убили, или во второй, вместе с пленным, но теперь, пройдя испытания в чистилище, он попал на небеса. Он познал суть блага, он очистил свою душу, и теперь, прежде чем он присоединится к воинству Света, ему воздастся за мучения.

Сначала наградой послужила повязка на руку, горячая ванна и чистая одежда. Как приятно она пахла! Конечно, не майским лугом, но стиральным порошком, а значит, чистотой. Ему дали отдельную комнату с настоящей кроватью, с подушкой и одеялом. Ему принесли еду: жареного цыплёнка, картофель и сладкое вино. Кушанье богов! Поев, он упал на мягкий матрас, завернулся в тёплое одеяло и заснул, с наслаждением провалившись в безвременье.

Когда он открыл глаза, новый день уже наступил. Ноги, скованные железными браслетами, затекли, но, несмотря на это, пробуждение было самым приятным за последние дни. Конмаэл умылся, и вода сняла часть безумной пелены, накрывшей его накануне. Он посмотрел на себя в зеркало, на осунувшееся лицо, впалые щёки и выступающие скулы. Это был кто-то другой – покрытый непривычной щетиной и окутанный невидимой глазу тенью, человек, чьи столпы мироздания оказались подпилены у основания. Но он боялся отпускать свои мысли на свободу, поэтому сосредоточился лишь на том, что озарило его накануне – он должен даровать людям благо в виде быстрой смерти.

– Ты убийца, Конмаэл, – сказал он своему отражению. – Ты изгоняешься из рода человеческого, и я призываю тебя отправлять души на тот свет. Смерть – это благо избавления.

Он посмотрел в глаза человеку в зеркале. Тот криво ухмыльнулся и удовлетворённо кивнул, одобряя из своего зазеркалья трансформацию мужчины напротив.

Позже конвой отвёл Форальберга во двор за башней Правосудия. Там никого не было. Облака невыразительно окружали крепость. Прозрачная серость дня сливалась с камнем.

Вошёл майор, легко ступая по брусчатке:

– Ну что же, господа, начнём.

Следом за ним во двор зашли сержант и двое солдат. Все они мешали Конмаэлу сосредоточиться на задаче, лишние взгляды выводили его из нестабильного равновесия, с таким трудом достигнутого.

Конмаэлу дали винтовку с одним патроном, остальные же он будет получать после каждого выстрела. Руки дрожали, и он, как ни старался, ничего не мог с этим поделать.

– Первый! – скомандовал Таубе.

Дверь башни Правосудия открылась, вывели заключённого. Мешок на голове, грязные лохмотья – всё было знакомо.

– Оружие с плеча! Целься!

Конмаэл облизал пересохшие губы и задержал дыхание. Прицелился в голову, вернее, туда, где, предположительно, была голова.

«Это благо, – уговаривал он себя. – Просто нажми на спусковой крючок».

– Огонь!

Раздался выстрел, пленный упал. Конмаэл выдохнул, глядя на мёртвое тело. Он представил, как от ставшей бесформенной субстанции отделяется душа и, окутанная неземным светом, устремляется ввысь.

Майор Таубе едва заметно хмыкнул. Солдаты оттащили тело в сторону, на брусчатке осталась кровавая дорожка. Конмаэлу выдали ещё один патрон.

– Второй.

Следующий заключённый был похож на предыдущего, да и на всех тех, кого он видел прежде. Выстрел – звук падающего тела – отлетающая душа. И третий, и четвёртый, и даже пятый. Конмаэл стрелял. Он исправно попадал в цель, люди так же исправно умирали. Его руки перестали трястись, но взгляд затуманился и будто остекленел. Он стрелял, но мыслями пребывал очень далеко отсюда. Он унёсся прочь из этого страшного двора, он выполнял особую миссию. Разум рисовал ему светлые души, отходящие в иной мир, и ему чудилось, будто и он может одним глазком заглянуть туда, как случайный свидетель, как проводник, осторожно прикасающийся к священному.

– Шестой.

Новый заключённый вырвал Конмаэла из дурмана воображения.

На нём не было мешка. Серая холстина не скрывала его, и внезапно перед палачом с винтовкой предстал Человек во всем своём проявлении. У Человека было лицо. Заключённый был на пороге старости, и в тюрьме потерял последние силы, но взгляд его был твёрд. Он молчал, как и все его предшественники, но смотрел громче любых слов. И глядел прямо перед собой, в никуда – пытался увидеть что-то сквозь всю эту реальность. Он был полон могучей жизни, бьющейся внутри измождённого тела. Или так просто казалось?