Александр Чебыкин - Судьбы людские

Порфирий и Матрена жили с младшим сыном Петром. Утром на восходе солнца, вечером на закате сыновья и невестки собирались у Порфирия в горнице.

Четыре сына: Иван, Федор, Егор, Петр рождались один за другим – 1888, 1889, 1890, 1891 год, за ними четыре дочери: Татьяна, Степанида, Валентина, Людмила тоже друг за другом – 1892, 1893, 1894, 1895 годы. После Людмилы Матрена Марковна рожать перестала. Бабка повитуха, осмотрев Матрену, сказала: «Больше детей не будет. От тяжкого труда и перенапряжения детородное место опустилось. Работу делать посильную, а то выпадет совсем».

Хозяйство у Порфирия было крепкое: восемь лошадей, четыре коровы, овец штук сорок, стадо гусей и кур. Землю прикупал каждый год, в новых вырубках, у лесничества. Выкорчевывал пни, засаживал овражки молодым сосновым лесом. Наемным трудом не пользовался. Во время жатвы делал помочь.

Приезжала родня из Чусовой и Перми. Кто жал, кто снопы возил, кто молотил, а кто и бражничал.

Дела хватало всем. Одним словом, получался праздник труда. За три дня убирали озимые, потом сутки гуляли. Разъезжались. Расплачивался по совести, поэтому на помощь к Порфирию приезжали с удовольствием.

Сыновья подрастали и год за годом при достижении 19 лет играли свадьбы, чтобы, когда уходил служить, в доме оставалась помощница.

За свадьбами сыновей шли выданья невест.

В течение восьми лет гулянье за гуляньем.

Только отдали замуж последнюю дочь, как в августе 1914-го грянула война с Германией. Четыре сына пошли воевать. Порфирию шел пятидесятый год. Старшему сыну – 26, а младший только вернулся со службы.

Осенью пришла похоронка от Ивана, летом 1915-го от Федора, зимой 1916-го от Егора. Невестки загоревали, у каждой по ребенку, возвращаться домой – а кто там ждет.

Порфирий собрал невесток: Наталью, Веру, Ирину, Анну. Насупился, серые глаза повлажнели, рыжеватая бородка всклочилась.

Гребешком причесал голову, глухо спросил: «Ну что, девицы, как жить дальше будем? Война разорила многие хозяйства, наше, слава богу, держится, благодаря вам… Главное, что вы не перессорились, не переругались, честно и справедливо ждали мужей. Едва ли кто из вас выйдет замуж, кому нужны с дитем… Подросли молодые девчата, а парней нет и мужиков нет. Война забрала многих насовсем. Матрена моя тяжело болеет. Я еще не стар, порой до немоготы хочется побыть рядом с молодушкой. Не бегать же мне по соседским солдаткам, лучше по-доброму навещать кого-нибудь из вас. Анну это не касается, ей положено ждать. Буду ее оберегать, чтобы с честью дождалась мужа».

Наталья встрепенулась: «Извините, Порфирий Модестович, у меня сыну пять лет, стыдно будет перед ним. Дом с Иваном строили для кого, жить собирались. Думаю, нас с внуком Ярославом не выгонишь. Подрастет, свое хозяйство вести будем».

– Наталья, неволить не буду. Это делается по любви и согласию.

Ирина заголосила: «Да где же ты, мой ясный сокол, Егорушка, да почему тебя черные вороны поклевали, да где твоя могилушка, сизокрылой голубкой полетела бы к тебе. Тятенька, не по мне эти слова. Ждать буду Егорушку. Сколько надо, столько и ждать буду. Дитя растить буду. Папенька с маменькой помогут, они еще молодые, да и я у них одна доченька. Десять лет буду ждать, а дальше как бог даст. Подрастет доченька, замуж отдам, тогда и о своей судьбе подумаю».

Вера опустила глаза, заплакала. Лицо сморщилось. Русая коса свалилась с головы, прикрыла глазенки, заикаясь проговорила:

– Кум Иван пришел с войны без ноги, сказывал, что видел убитого Федора. Идти мне некуда, да и помощи ждать неоткуда, сирота я. Сыну четыре года, растет какой-то хилый и болезненный. Стыдно мне будет перед матушкой Матреной.

– Вера, повитуха сказывала, у Матрены век короток. Да и она сама просила в дом хозяйку привести. Зачем тащить чужую, когда горе свое рядом. Пусть будет по-честному, чем приставать к вам. И вам бы было противно и мне неприятно. Давайте обговорим, как жить дальше – одним хозяйством или поделимся на четыре отруба.

Наталья, высокая, зеленоглазая, краснощекая, с темными волосами, закрученными в узел на затылке, затараторила: «Бабоньки, сестрицы, и слава Богу, что решили полюбовно. Пересудов на селе не будет. Пока страна бедствует, думаю, лучше оставаться одной семьей, так лучше выжить. Пусть Порфирий Модестович ведет хозяйство и оберегает нас от сплетней. Сообща выстоим. Дети попривыкали друг к другу и разрывать их ни в коем случае нельзя».

Один мужик на такую большую семью.

Порфирию стало тяжело тащить такой огромный воз. Пришлось лишиться четырех лошадей, двух коров и трех десятков овец. Оставили две дюжины гусей и столько же кур.

Без лошади в деревне никуда: ни пашню вспахать, ни хлеб убрать, ни дров, ни кормов на зиму заготовить, ни на базар, ни в больницу съездить.

Пришла февральская революция. Как жили люди на селе, так и продолжали жить, никаких изменений, только появились какие-то комиссары при галстуках, которые агитировали, чтобы крестьяне сдавали хлеб государству по твердым ценам, объясняя, что нечем кормить солдат и заводских рабочих. Деревенские возмущались: «Своего хлеба еле-еле хватает от урожая до урожая. Тряхните помещиков, у них амбары ломятся от зерна. Приготовили за границу везти, на золотишко менять».

Сорвалось июльское наступление. В селе появились солдаты-беженцы, которые митинговали: «Хватит, повоевали, вшей покормили. Ради кого? Царя убрали, а приспешники остались». В октябре прошла новая революция в Петрограде… Из Чусовой приезжали большевики – разъясняли: «Отныне власть должна принадлежать народу, фабрики рабочим, а земля крестьянам».

В селе собрался сход. Долго спорили, кричали. Заводов и фабрик в селе не было. Многие работали в Чусовой на металлургическом заводе, в Мотовилихе и на артиллерийском. С землей было ясно: помещечьей земли не было, только общинная, но многие крепкие крестьяне прикупали в лесничестве. Было решено всю землю перевести в общественную и нарезать по едокам.

Порфирий Модестович особо не горевал, что землю урезали. Мужиков в хозяйстве не было и землю обрабатывать было некому. Дальние клинья года три не обрабатывались и стали зарастать мелколесьем.

Вопрос о власти оказался самым сложным. Раньше в селе было волостное управление, в которое входили: управляющий, писарь и полицмейстер – и вся управа. Сейчас решили избрать Совет из десяти человек: от каждой большой деревни по человеку, а от села – два, кроме того председатель, секретарь и оперуполномоченный.

Помучились в выборе председателя. Каждому хотелось быть у власти. Наконец остановились на кандидатуре – Никифоре Горюшкине, ядреном мужике в годах, с темно-карими глазами навыкате, задубелым лицом, с широкой продольной лысиной, многодетный, воевал, урядник, два георгиевских креста, образован – четыре класса сельской школы. Сообразителен. За словом в карман не лез.