Анатолий Матвиенко - Укус хаски (сборник)

– Но сейчас наша земля оккупирована именно рейхом. Вашим главным союзником. С которым сражается Великобритания, наш главный союзник.

Войцех возражал итальянцу, но не пытался спорить, а скорее подбрасывал вязанки хвороста в огонь его красноречия.

– Да, коллега! Вы же из разведки, можно мне так вас называть – коллега? Я скажу откровенно, далеко не все методы нацистов мне по душе. Порой они слишком заносчивы, прямолинейны, смотрят свысока на других, даже на ближайших друзей… Но методы англичан мне нравятся ещё меньше. Вы же знаете, у итальянской армии лучшие в мире пловцы-подводники?

– Слышал… – протянул Войцех, сбитый с толку неожиданным поворотом темы.

– Они обследовали ваш самолёт. И, представьте себе, его поразила не зенитка!

– Но мы же слышали взрывы… Неужели ваше ПВО молчало?

– Господи, ну конечно же не молчало! По низколетящей «дакоте» стреляли все кому не лень. Экипаж катера, что подобрал вас с самолёта, записал его уничтожение на свой счёт. И в крыле ныряльщики в самом деле нашли пулевые дырки. Но упал он по другой причине! В правом моторе было заложено взрывное устройство. Вспомните, вам говорили, что пилот снизится максимально, к самой береговой полосе?

– Так точно, сэр… Ради разведывательной фотосъёмки.

– Я разочарован вашей наивностью, капрал. В чём смысл рисковать самолётом, полным медикаментов и других грузов? Для пары фотографий карманной «лейкой»?

– Да, сэр. Меня тоже это удивило… Но приказы не обсуждаются.

Войцех укрылся за безликой формулой «приказы не обсуждаются» из репертуара тупоголового солдафона, а Марыля с ужасом почувствовала, что итальянец докопался до сути. Вместо того чтобы отдать брата под трибунал, британцы решили пожертвовать ими и польским экипажем ради дезинформации!

– Союзники поступили с вами подло, синьор Закревский. Помогите же мне догадаться, что именно они пытались нам сказать. Прошу вас, расскажите о вчерашнем дне поминутно.

Капрал не стал запираться, безобразную сцену с польско-британским чинушей передал во всех мерзких подробностях.

– Высадка в Греции давно уже не секрет… – Итальянец откинулся в кресле, закинув ногу на ногу. Узкие усики и удлинённая физиономия придавали ему определённый шарм. Во всяком случае, офицер был вполне во вкусе Марыли. – Думаю, британцы ожидали, что вам удастся спастись. Следовательно, вас допросят, а мои германские товарищи умеют ставить вопросы очень жёстко… И вы утверждаете, что англичане боятся нашего десанта в опустевшем Тунисе? Грация, синьор капрал! Значит, расчёт их прост. Британцы знают, что немцы отправили основные силы в Грецию и на Русский фронт. Но одной итальянской дивизии достаточно, чтоб захватить новый плацдарм в Африке. Потом с этого плацдарма начнётся завоевание Средиземноморья… Заманчиво, дьявол меня задери! Если не считать, что британская разведка сама подкидывает эту идею. Выходит – их флот и авиация наготове, чтобы утопить десант до высадки на тунисском побережье.

Марыля и Войцех переглянулись. Они действительно оказали услугу врагу? Или всё не так, как кажется?

– Сотни тысяч поляков… А также здравомыслящих русских доблестно сражаются в вермахте против большевистской заразы. Итальянская армия в этом плане отстаёт, – офицер заговорщически наклонился вперёд. – На Востоке зреет новое победоносное наступление. У вас, синьор и синьорина, появился шанс окончить войну в стане победителей, но не среди немцев, а среди друзей. Ведь между нами нет никаких счётов, верно? Не тороплю. Подумайте. Распоряжусь подать вам в камеру лучший обед из того, что возможно достать в военное время. Надеюсь, вы согласитесь быть моими гостями, а не пленниками. Чао, синьоры!

Воронежский фронт. С. Зоринские Дворы, 28 июня 1943 года

Бывает, генералу на войне и выпить не с кем. С подчинёнными не рекомендуется, надо держать дистанцию с теми, кого завтра, если так сложится, придётся распекать на чём свет стоит или отправлять на убой во исполнение спущенного сверху приказа. Случаи выпадают, когда вызывают на совещание в штаб фронта, там в компании других военных с большими звёздами не грех и опрокинуть. Командующий 1-й танковой армией генерал-лейтенант Михаил Катуков не злоупотреблял ни с генералитетом, ни с подчинёнными. Но в тот вечер ситуация сложилась особая. После совещания у командующего Воронежским фронтом Ватутина, особенно после его неожиданных заявлений об активных действиях вопреки всему, что планировала Ставка для обороны к югу от Курска, Катукову нужно было обсудить с самыми доверенными, как крутиться дальше, и сбросить нервное напряжение.

Вокруг грубого деревянного стола, освещённого масляной лампой из артиллерийской гильзы, напротив командарма расселись начальник штаба армии Михаил Шалин и командующий 3-м мехкорпусом Семён Кривошеин. Шалина знали в качестве правой руки Катукова. Кривошеин также был на особом счету, потому что принял «батькин» корпус – 3-й механизированный, которым Катуков прежде командовал, и в нём же состояла знаменитая 1-я гвардейская танковая бригада, её Михаил Ефимович создал с нуля, провёл через бои под Тулой и на Волоколамском шоссе, она первая в бронетанковых войсках получила звание гвардейской… Абы кому «детишек» Катуков не доверил бы, к преемнику относился со строгостью, в аттестациях не баловал похвалами, не то вдруг повысят способного комкора и уберут из армии.

Пользуясь минутой расположения «бати», Кривошеин поинтересовался, попутно уничтожая малосольные огурчики:

– Скажи, Михаил Ефимович, с какой стати тебя Ватутин евреем дразнит?

– А что, Сёма, самому обидно евреем быть?

– Привык, знаешь ли, с детства. Но ты точно еврей, командарм, коль ответил вопросом на вопрос.

Шалин только хмыкнул, налегая больше на сало, чем на водку. Этой некошерной закуской не брезговал и Кривошеин, демонстрируя истинно коммунистическое пренебрежение к иудейским предрассудкам.

Блиндаж у села Зоринские Дворы неподалёку от шоссе Курск-Обоянь служил передовым командным пунктом штаба танковой армии, а после совещания у командующего фронтом – ещё и импровизированной генеральской столовой.

Катуков на правах хозяина налил по чуть-чуть. По поводу еврейства объяснил:

– Ватутин любит пошутить, побалагурить. К месту и без. Вот прицепился к моему отчеству – Ефимович. Говорит, что Ефим – еврейское имя. Отвечаю ему, у русских оно тоже распространённое, старое. Монета ж была такая – ефимок. Ватутин гогочет: ну точно еврей, раз названием монеты человека окрестили. Его в чём-то убедить, коль вбил в голову, совсем невозможно. Давайте ещё по одной. Бери, Семён Моисеевич. Немцы начнут, тогда не сможем посидеть вот так, спокойно.