Евгений Жиляев - Нить Лекаря

Тропинка вела и вела, кругом гомон, гам, я же шёл в задумчивости. Слева увидел памятник со звездой на вершине неизвестным солдатам. Подошёл поближе, на табличке прочитал, что здесь геройски погибли воины N-го полка, стоявшие насмерть и не пропустившие немецкие танки к станции. Вечная память героям! Я остановился и поблагодарил их за мирное время, в котором живу. Они и подобные им остановили фашизм. Теперь рождаются дети, никогда не знавшие ужасов войны, голода, лишений. Мне вспомнился разговор с профессором, он тогда сказал: «Я прожил длинную жизнь и одно могу сказать точно, только сам человек определяет как и на что смотреть. Сознание, словно губка, впитывает в себя неимоверный объем ощущений, чувств, эмоций, зрительных образов, и, если бы не утонченная избирательность нашего разума, жизнь надолго не смогла бы задержаться в нашем бренном теле. Всё это я говорю для того, чтобы вы поняли, нужно находиться выше грязи, низости, и как можно ближе к тем непреходящим общечеловеческим ценностям и добродетелям, которые и составляют, собственно, смысл нашего пребывания здесь, – Фридрих Карлович умолк, затем, после непродолжительной паузы, продолжил – мои глаза видели многое: и разъезжавших по городу душегубок, этих страшных орудий убийства, порождённых прогрессом и извращённым разумом своих создателей, и рвы, наполненные обезображенными трупами детей, стариков, женщин и многое другое, чем сопровождалась оккупация. Всё это надо принять, пережить, перемолоть и двигаться дальше, потому что нельзя идти в будущее с повёрнутой назад головой.

Знаете, Михаил Александрович, ведь наши воины поднимались в атаку не только со словами «За Родину!», «За Сталина!», но и «За будущее!». Это очень примечательный факт. Понимаете, они шли в бой, где царила смерть. Но их мысль, их дух воспарялся выше. Солдаты умирали, а душа творила жизнь. Они жертвовали собой зная, что не напрасно, победа обязательно будет за ними. Их подвиг оценят и никогда не забудут, когда настанет мирное время. Народ, который мечтает о счастливом завтрашнем дне в мгновения смерти никогда не может быть повержен. Это непреложная истина. Поэтому, прошу молодое поколение дерзать, замахиваться на великое. Ничего не бояться. Стать, по-хорошему, настоящими сумасшедшими. Только так «двигают горы», веря в себя, в свои силы. А уроки истории требуется усвоить, чтобы их не повторять впредь…».

Да, вот и выходит, что сами люди своими собственными руками творят свою судьбу. Только бывает одни мешают жить другим. Но быть в ладу со всеми так просто, достаточно только уважать соседа, жить в совести, как говорил Фридрих Карлович. Но именно это и оказывается самым трудным. Прав доктор, не получается пока человечеству почувствовать себя единым организмом. Оно постоянно агонизирует, доводя себя до истощения и подводя себя к краю пропасти. Когда-то же это должно прекратиться. Я вздохнул полной грудью и свежий воздух наполнил лёгкие. Вернулось состояние радости и умиротворения. Прочь тяжёлые думы, да здравствует беззаботность, беспечность хоть на малые минуты.

Хорошо на душе. Шагаю весело и скоро. Уже показались среди садов крыши дач. Где-то там, в цветущем оазисе уютно раскинулась и дача профессора. Вот, наконец, и она. Уже знакомая калитка, дорожка и крыльцо. Фридриха Карловича я застал за работой. Он что-то сосредоточенно писал за столом в своём кабинете и не услышал, как я вошёл. Стараясь не шуметь и не отвлекать доктора, незаметно покинул комнату. Я снова оказался на улице. Шум и птичий гам не смолкал ни на секунду. Природа заряжалась летним настроением перед долгим периодом тишины и покоя. Я присел на резную скамеечку и присоединился к бурному торжеству яркой поры. Заслушавшись, не заметил, как возле меня оказался профессор. Теперь уже я оказался застигнутым в своём созерцании красот матушки-земли.

– Михаил Александрович, позвольте к вам присоединиться! – открыто улыбаясь, предложил Фридрих Карлович, – Уж очень довольный был у вас вид.

– Да, засмотрелся тут. Не хотел вам мешать. Вот и решил скоротать время.

Доктор присел рядом.

– Я не романтик, но очарование мгновения какое-то всепоглощающее. У меня вообще сегодня какое-то особое состояние.

– Это бывает, Михаил Александрович. Вы молоды, а сейчас и вовсе на взлёте своей карьеры.

– Вы, конечно, правы. Но всё же есть один момент, который отмечаю в себе. Во мне одновременно и внутренний подъём, и какая-то неведомая тоска. Откуда взялась, не могу понять. Может, как врач посмотрите на меня?

Фридрих Карлович внимательно и неспешно оглядел меня. Было в его взгляде что-то неземное, по – другому не сказать, глубокое, бездонное, словно на тебя, не моргая, вперилось потустороннее око. Ощущение мимолётное, но запоминающееся своей необычностью.

– Ну, Михаил Александрович, поверьте старику, вы абсолютно здоровы. А что касается вашей тоски, то это жизнь. Потом всё поймёте. Пойдёмте-ка лучше чайком побалуемся.

– С удовольствием! А что, Глафира Андреевна дома?

– Нет, уехала в город. Внуки хотят постоянно видеть бабушку, расстраиваются, когда она подолгу не навещает их. А для них и неделя – большой срок. – ответил и пояснил Фридрих Карлович, – но я и один сейчас справляюсь. У меня, видите ли – продолжал доктор – тоже знаменательное событие. Так что у нас у обоих прекрасный повод объединить наши успехи в одно торжество.

Профессор провёл меня в уже знакомую просторную столовую, где мы и продолжили наш разговор. Вообще «побаловаться чайком» превратилось в полноценный обед, за которым доктор поведал о своей радости.

– Мой сын Коля через неделю защищает кандидатскую диссертацию. Я вам уже говорил, Михаил Александрович, что он врач-хирург. Я горжусь им, у него большое будущее. Вы с ним ещё встретитесь. Между вами есть что-то общее.

Перед собой я видел счастливого отца, он действительно весь сиял, когда говорил о сыне. Я поймал себя на мысли, что профессор всегда искренне радовался достижениям не только близко знакомых, но и абсолютно неизвестных ему людей, о которых он узнавал в моём присутствии. Точно их жизнь как-то затрагивала лично его. Я не понимал причин такого отношения. Ведь с одной стороны говорить, «что все люди братья», а с другой – так жить.

– Я верю в счастье и в любовь! – продолжил Фридрих Карлович – А вы, Михаил Александрович?

– Я думаю счастье, понятие для всех разное. Не знаю, даже не думал как-то об этом.

– Конечно, жизнь ускоряется. Дела, всё дела, захватывают человека без остатка, особенно делового. И уже нет совсем времени подумать о вечном. Затем и вовсе в быте черствеет душа и забываются её порывы. В разряд несущественных вещей отходит то главное, для чего, собственно мы и приходим на этот свет.