Аркадий Бабченко - Аргун

У этих, что стоят на плацу, потерянные бегающие глаза, оплывшие лица, поросшие щетиной скулы. Все они какие-то серые, однотонные. От них воняет.

Мы стоим около палаток, не скрываясь, разглядываем новобранцев. Зрелище удручающее.

— И где таких только находят, — говорит Аркаша. — Они ж только водку жрать да в штаны мочиться умеют. Надо поговорить со взводным, чтобы не брал людей, не надо нам таких вояк.

— А что ты хотел, чтобы к нам филологов и юристов присылали? — отвечает ему Олег. — Такие сюда не очень-то и стремятся. Все умные и красивые сумели отмазаться от этой войны.

Двоих все же определяют к нам. Это неопрятные мужики неопределенного возраста, крысоватые, ненадежные. Они сразу же оставляют свои сидоры в палатке и исчезают «насчет водки». Мы их не задерживаем.

— Может, их на рынке зарежут, хлопот будет меньше, — говорит Пинча, соскабливая штык-ножом черную грязь с портянки.

Аркаша предлагает вскрыть вагончик зампотыла, который тот таскает за собой по всей Чечне, прицепив к обозному «Уралу». Около него постоянно стоит часовой из поваров. Что он там охраняет, никто не знает, но наверняка не облигации госбанка.

Для грабежа мы организуем целую войсковую операцию. Аркашина идея проста, как сыр, она пришла ему в голову еще ночью во время обстрела, а вновь прибывшее пополнение должно сыграть нам только на руку.

Когда темнеет, мы выходим из палатки и поворачиваем вдоль забора налево, в мясной цех. Оттуда пробираемся к обозу и прыгаем в один из бесполезных окопчиков охранения, которые нарыли для себя повара. Перед каждым окопчиком в заборе проделано отверстие для стрельбы, бойницы выложены дерном. Судя по этим фортификациям, обозники собираются защищать тушенку до последней капли крови.

Мы с Лехой достаем «эргэдэшки» и выдергиваем из них кольца, Аркаша направляет автомат стволом в нижний угол окопа и оборачивает его тремя плащ-палатками.

— Готовы? — спрашивает он нас шепотом.

— Готовы.

— Давай!

Мы кидаем гранаты через забор, в ночной тишине они хлопают очень громко, а может, это нам только кажется от напряжения. Аркаша дает несколько очередей в землю. Из-под плащ-палаток вспышек совсем не видно; звук идет словно из земли, и определить, откуда стреляют, невозможно. Кажется, что со всех сторон одновременно. Мы с Лехой кидаем еще две гранаты, затем я запускаю сигналку. Получается вполне правдоподобно.

— Хорош! — кричит Аркаша. — Пошли, пока они не очухались!

Мы успеваем отбежать от окопчика с десяток метров, как на крыше оживает пулемет. Затем изо всех щелей вылезают повара и открывают шквальный огонь. Мне вдруг становится страшно — еще примут нас сдуру за атакующих чехов и пристрелят за здорово живешь. Но на нас никто не обращает внимания. Все без толку носятся туда-сюда, орут, от живота палят трассерами, которые рикошетят и разлетаются во все стороны.

На мгновение мы замираем, ошарашенные. Черт, все-таки батальон — это сила!

В суматохе пробираемся к вагончику. Часового нет.

Аркаша взламывает замок.

В темноте торопливо шарим руками по полкам, хватаем какие-то банки, кульки, свертки и сгребаем все это в развернутую плащ-палатку.

Мне попадается что-то увесистое, завернутое в бумагу. Я засовываю это за пазуху, набиваю карманы банками, что-то просыпаю, кажется, сахар. Быстрее, быстрее!

— Мужики… Мужики… Помогите, здесь что-то есть, — шепчет Аркаша.

На ощупь пробираюсь к нему. Он держит что-то за две ручки, что-то большое, тяжелое, накрытое брезентом.

— Это масло, — говорит Леха. — Сколько наворовал-то, полупидор.

— Все, уходим, — говорит Аркаша.

Снаружи пулеметные вспышки освещают небольшие участки крыш. Черное небо прорезают строчки трассеров. Стреляют еще довольно интенсивно, но суета уже идет на убыль.

Кто-то, хрипло дышащий луковым перегаром, суется к нашему вагончику. Сука ушлая, тоже решил воспользоваться неразберихой! Аркаша не глядя пинает в темноту берцем, этот кто-то ойкает и отваливается в сторону.

— Ноги! — шепотом кричу я, и мы, спотыкаясь, скачками несемся к цехам.

Сундук с маслом невероятно тяжелый, он больно бьет по лодыжкам, выскальзывает из пальцев, но мы его ни за что не бросим. В карманах трясутся банки, из-за пазухи вот-вот выпадет сверток, и я все время придерживаю его свободной рукой.

Но вот и склады. Находим заранее подготовленную яму. Ставим туда сундук, вываливаем все свои банки и свертки, закидываем плащ-палатками, присыпаем кирпичом и накрываем сверху листом железа. После этого быстро забираемся на крышу.

Стрельба уже почти совсем утихла. Мы не скрываясь бежим по крышам в сторону проходной. Перед мясным цехом спрыгиваем на землю и уже неторопливо шагаем к палаткам. Я толкаю Аркашу локтем в бок, он пихает меня плечом. Мы улыбаемся.

Утром весь батальон строят на плацу. Комбат рассказывает, что этой ночью, пока батальон отбивал атаку, какие-то мерзавцы вскрыли обозную кладовую и украли продукты у своих же товарищей. В связи с этим в батальоне будет досмотр личного имущества и боевой техники, всем стоять смирно и не расходиться.

— Хрен там у своих же товарищей, — подмигивает нам Аркаша. — Товарищи в жизни бы не увидели этого масла. Будем считать, что мы делегаты батальона по дегустации продуктов нашего питания. Расскажем потом ребятам, как вкусно нас должны кормить.

Несколько часов мы стоим на солнце. Зампотыл лично шмонает каждую палатку и каждый бэтэр, выкидывает вещи на землю, перевертывает нары, валит печки. Нижняя губа у него распухла, он злой как собака. Нам чертовски повезло, что ночью он не схватил Аркашу за ногу и не стянул ботинок. Тогда нас забили бы до полусмерти. Но теперь вычислить нас невозможно, мы нагло пялимся на перекошенную рожу зампотыла и улыбаемся. Краденое надежно упрятано в яме, улик никаких.

Обыск продолжается шесть часов. Солнце жарит вовсю, хочется пить. Где-то я читал, что у фашистов в концлагерях была такая забава — заставить людей полдня стоять на плацу. Очень похоже. Но мы все равно довольны. За сундук с маслом мы готовы простоять так хоть целую неделю.

— Приглашаю всех на чай, мужики, — говорит Аркаша. — Каждому обещаю по килограммовому бутерброду. А Пинчеру даже двойную порцию.

— Ух ты! — говорит Пиночет. — А откуда масло-то?

— Там больше нету, — лыбится Аркаша.

Наконец батальон распускают. Как и следовало ожидать, зампотыл ничего не нашел. Да он и не надеялся что-либо найти, дураку понятно, что в палатке никто бы не стал хранить ворованное; просто мстил за разбитую губу.

Остаток дня мы слоняемся по заводу без дела, к яме не идем.

Ночью у нас опять стопроцентный караул. Крыша, ночь, АГС, Аргун…

Под утро мы оставляем свои позиции и пробираемся к складам. Аркаша светит фонариком в яму, мы с Лехой достаем ворованное. Результат вылазки таков: восемнадцать банок различных консервов, сахар, четыре комплекта сухпайков, здоровый шмат сала килограмма на три (это его я тащил за пазухой), две буханки консервированного хлеба (Леха принял их за курево, хотя как можно было спутать — непонятно, хлеб в целлофановой упаковке, а курево — в бумаге, но все равно сгодится), шесть блоков сигарет и… дырчик! Наш дырчик, который мы смародерничали еще под Шатоем! Ну да, красная пластмассовая «Ямаха», вон и корпус треснутый! Он стоит в яме, укрытый плащ-палатками, словно здесь его законное место.