Андрей Дышев - Оглянись

— Ну а чего не знаю? Девчонка эта в Брянске учится. Хоть бы скорей кончила, надоело ей ездить, три года уже на учебе. Но мне сдается, что аптекарка — это плохая специальность… Надо осторожность иметь! Чтоб не передать ненужных лекарств — бывают случаи такие. Надо иметь, знаешь ты, смекалку. Но она, кажется, девчонка опытная. Ее назначают в Брянской области работать. А подругу ее — ближе к северу. Распределяют во все стороны… Свадьба у нее летом будет. Хотели сейчас, но из-за Володьки перенесли. Да, перенесли.

— Свадьба? Этим летом свадьба?.. Как же она может так — парня любимого похоронила — и сразу замуж за другого?

— Нет, Ольга — девчонка порядочная. Володька еще в армию не ушел, а у нее уже жених был… Может, Володька и сам чего придумал? Да, писала она ему. Все про то знают. Матка его, Володи, сама просила: «Ты, Оля, пиши ему. Даже если не любишь — все равно пиши! Потому что он тебя любит, ты для него — как лучик солнечный!» Володька, знаешь, очень ранимый хлопец был, все к сердцу близко принимал. Такие не живут долго…

Нестеров принял взвод еще неопытным и стал командовать солдатами, имеющими за своей спиной полтора года боевого опыта. В палатке, оборудованной под спальное помещение, первое время его мучительно лихорадил запах уставшего тела вперемешку с пороховой гарью. Его ничем невозможно было выветрить. Возвращаясь с боевых, солдаты в изнеможении падали на койки, а он, Нестеров, очумевший от волнения, в который раз пересчитывал своих бойцов и все никак не мог поверить, что живы остались все. В темноте он сбивал табуреты, брошенные дежурным ведра для солярки — они гремели, как гусеничные машины, но никто из солдат не шелохнулся во сне. Тогда он случайно увидел на табурете, рядом с койкой Шарыгина, стопку писем от какой-то Оли и подумал: «Как, наверное, счастлив этот сержант! У него есть девушка, которая его любит и ждет его!»

Потом Нестеров вместе с взводом мчался по изрытой воронками грунтовке в Панджшерском ущелье. От напряжения он так стискивал крышку люка, что белели пальцы — каждую секунду можно было ожидать взрыва под колесами. Эти жуткие минуты казались ему тогда бесконечностью. Но отчетливо он запомнил лишь одно: молодой худенький солдат всю дорогу крепко спал внутри бронетранспортера на железном полу.

По-разному спят люди.

По-разному переживают…

На могиле Шарыгина снега не было. Лишь на выпуклой красной звезде плакал растаявший лед. Сержант смотрел на Нестерова из-за венков. Смотрел тем же взглядом, что и тогда, когда уходил на свое последнее боевое задание.

«Кто, кроме меня и матери Шарыгина, будет чувствовать незатихающую боль утраты и хранить память о нем как самое дорогое прошлое? — думал Нестеров. — Помнить и не лицемерить, не лгать самому себе?.. Почему мне все время кажется, что жить, ходить по этой земле и оплакивать погибших боевых товарищей должен был он, а не я? Ведь могло же быть наоборот. Или не могло?.. Он хотел быть похожим на меня… Странно, но теперь я хочу быть похожим на него, хочу делать добрые дела людям так, чтобы они этого не замечали и не знали обо мне. Пусть не оглядываются, пусть я вечно останусь в тени. Но что может быть лучше, чем тайно выполненный долг совести?.. Но что, что же я хочу теперь понять? Почему я раньше никогда не задумывался о поступках подчиненных мне солдат? Подвиг казался естественным, будничным случаем. Почему же только сейчас так хочется объяснить людям, напомнить им, что сегодня в боях погибают совсем молодые парни, и погибают потому, что они лучше всех, они — совершенство. И никак не приостановить этот процесс, всегда люди будут нуждаться в тех, кто пойдет на подвиг, на смерть во имя ближнего своего, и будет плодить земля героев столько, сколько потребуется…»

Пожилая женщина в черном платке, опершись на палочку, стояла на дороге и смотрела на могилу своего сына, рядом с которой на лавке, в расстегнутой шинели, без фуражки сидел молодой и совершенно седой лейтенант.

Подразделения афганской армии.

Модуль — сборно-щитовой одноэтажный дом.