Михаил Годенко - Минное поле

Света была в белой кофточке с короткими рукавами, в голубой юбке. До чего же светлая, глаз не оторвать.

Когда играли в подкидного, Михайло все время оставался в дураках. Доктор похохатывал:

— Пропал парень!

Смотрели альбом Светы. Михайло постукал ногтем по глянцу фотокарточки, спросил:

— Кто?

— А, сын адмирала, Костя. Он лежит там. — Света показала в сторону госпиталя. — Катерник. Его с Гогланда доставили на самолете. Ноги перебиты. Сейчас лучше. Уже ходит на костылях.

Михайло опять постучал по карточке, с которой посматривали черные глаза лейтенанта. Но постучал уже со значением. Светлана уловила перемену.

— Нет, что вы?.. Совсем нет.

Легко в молодости: веришь первому слову. И настроение сразу меняется.

А почему так? Что ему Света?

Доктор лег на кровати свояченицы. Света уступила Михайлу свое место. Для себя поставила раскладушку в боковой комнате. Их разделяла столовая.

Михайло закрыл глаза. Не спалось. Что-то темное бродило в нем.

Света тоже, видно, не спит. Странная она, Света. Когда взял ее за локоть, она прижала руку к себе. Что может быть яснее?

Какие-то отчаянные мысли полезли в голову. Его залихорадило. Он то сомневался: «К чему все это?» То ругал себя: «Э, тряпка, раскис! Ты видел, как она смотрела на тебя?.. И для кого бережешься? «Ненадкушенный», «чистенький» — противные слова! Дора, видно, так долго не раздумывала... Потом женишься на Свете. Она неплохая девушка».

Доктор, кажется, уснул. Не скрипнула бы дверь, не взвизгнула бы половица! Ух, дьявол, кто же это выдвинул стул на самую середку комнаты? Наскочил на него, стул поехал по полу, заурчал ножками. Михайло обомлел. Кровь хлынула к ушам.

Когда отвел занавеску, чуткая Света рывком села в постели.

— Что вы ищете?

— Это я, Светлана... — горячо зашептал Михайло. И опять гневно прозвучал ее голос:

— Что вам надо?

Точно ледяной воды плеснула в лицо. Доктор громко закашлял, Михайло еле сумел выговорить:

— Пить хочется...

— Ведро в сенях, на табуретке. Кружка сверху, на дощечке.

Михайло знает, где кружка. Вышел в сени, стал жадно пить. В голове стучала мысль: «Какую глупость упорол! Как утром смотреть в глаза?.. Отличился, хлопец, нечего сказать! Тебя приняли по-людски: накормили и спать положили, а ты... И зачем? К чему?..»

Когда вернулся в комнату, доктор, точно разговаривая сам с собой, начал:

— Суемся в воду, не узнавши броду. Торопимся. Все нам вынь да положь. А может, годик-два походить надо, поторить стежку. Может, вначале солененького, а затем уже...

Михайло взмолился:

— Ну, зачем вы так, доктор?.. Пробовал и соленого. Хватил — даже глотку обожгло!

— Не обижайся, чудило. Дело понятное, молодое. Таким, как ты, только бы и жить сейчас. М-да... Обокрала бойца вашего брата. Ни дома, ни семьи, ни девушки... Твоя так и не пишет?

— Замуж вышла...

— Как же так?

— Видать, ждать надоело...

— Ну вот...

Доктор долго мастерил цигарку. Огонек зажигалки высветил в темноте его впалые щеки, острый нос, седые волосы.

Доктор перекинул зажигалку Михайлу, как бы приглашая продолжить разговор.

— Да... А сколько вас, салажонков, потонуло на подлодках в первые месяцы войны! Желторотые, ничего в жизни не успевшие! Мы хоть что-нибудь видели, а вы...

Он опять лег, тяжело откашлялся. И снова заговорил.

В темноте легко было представить себе, что это не доктор рядом, а Гусельников. Все так похоже: вспышки цигарки, шепот, сверлящий уши.

— Совались в воду, не зная броду, — говорил доктор. — Отойдешь от базы милю-две — и минрепы скрежещут по корпусу подлодки, как по душе когтями!.. Уходить уходили, а возвращались не многие... Вслепую играли...

— Как же так? Почему вслепую?

— Не готовы были. Болтали много, а на поверку вышло... И знаешь, меньше всего виноваты те, кого винили: командир бригады, командир базы и даже командующий флотом. Их так учили. Подлодка — боевой корабль. Она должна идти на поиск, а не отстаиваться у пирса. Не станешь же доказывать, что в этих условиях выход невозможен, что на перехват чужих транспортов надо пускать только торпедные катера, только авиацию; что сначала надо наклепать побольше тральцов, очистить квадраты; надо использовать все «посудины» для уничтожения минных полей. Как это, скажут, невозможно? Знаешь, чем это пахнет?.. И посылали на верную и бесполезную гибель.

— Кто же ответит?

— Э, чудак человек! Зима, как видишь, переломилась на весну. Под слепящим светом высокого солнца все покажется не таким уж черным... Победителей не судят.

В мае Балтика неприветлива. Не разберешь: весна или осень. Плотные тучи прижимаются к самой воде. Видимость никудышная.

Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что тралящим кораблям приходится сновать у финнов под самым носом. Дай добрую видимость — и береговые батареи разнесут в щепы! Дай погодку — вспорхнут самолеты, нависнут над тобой коршунами, и тоже нет спасения! Окружат тебя дозорные корабли — попробуй пробиться сквозь их строй! И ход у тебя не тот, и огонь нестрашный. Чапаешь всего за десять узлов, пушчонка — сорокапятимиллиметровая, ею по комарам бить, а не по броне кораблей!

Хорошо, когда ты прикрыт пасмурной погодой. Но с другой стороны, и хлопот много. Того и гляди стукнет по борту блуждающая смерть — мина, сорванная с якоря весенним штормом, и пойдешь к «морскому шкиперу» рыб кормить.

«Не море — суп с клецками! — думает Михайло. — Тут и наши мины и чужие. Толкали их с заградителей, и с миноносцев, и со сторожевиков, и с подлодок, и с катеров; с воздуха тоже бросали. Густой получился суп!»

«Добрыня» не тральщик — посыльное судно. Но время ли тут разбираться в типах и классах кораблей! Готовится бросок на Выборг. Надо очистить подходы для десантных судов и для кораблей прикрытия.

Тральщики, «пахари моря», запустили в глубины свои плуги — тралы, подсекают ими сорняки — мины. День и ночь идет пахота.

Некрупная зыбь покачивает старика «Добрыню» с борта на борт. Михайло стоит у паровой лебедки рядом с мотористом, поглядывает на стальной буксир, уходящий за корму. Буксир лежит на кормовом валике. За кормой он раздваивается и тянется к правому и левому буям трала. Буксир притонул, показывается из воды только при натяжении.

Сырой ветер бьет в затылок. Михайло поднял широкий цигейковый воротник теплой куртки. Застежка-«молния» задраена до подбородка. Куртка защитного цвета, из плотного материала. Такие одежки получены от американцев по ленд-лизу. На ногах минерские сапоги с высокими голенищами-раструбами. В сапоги заправлены стеганые брюки. Тепло одет. Минеру иначе нельзя: все время на ветру. Точно рыболов, забывая про все на свете, он смотрит на поплавки-буйки: один красный, другой желтый. С замиранием сердца ждет: не клюнет ли?